— Ох, не говори так, — испугалась Предслава, — не ровён час — сглазишь. Лес кругом, нечисть всякая — услышат, беда будет.
— Не помешает вся твоя нечисть свадьбе нашей, Предславушка.
Предслава грустно поглядела на Андрея.
— Но если и забудешь ты меня, пока жива — другого не полюблю… Носи ж всегда перстень мой с Перуном-камнем. А теперь — ступай, Андрей. Поздно уж. Время мне деду поесть собрать, да и тебе пора возвращаться, не то хватятся. Прощай!
— Не прощай — до свиданья! — возразил Андрей. — К невесте-то можно и почаще наведываться. Скоро-скоро опять я к тебе приду!
— Приходи — ждать буду! — светло, радостно улыбнулась девочка.
Глава VI. КНИГОЛЮБЕЦ
— Андрей! Куда ты пропал? Князь зовёт!
Андрей обернулся. От поварни, утирая рот, бежал княжеский челядин.
— Ищу тебя, ищу! С ног сбился!
— В поварне, что ль, искал? — засмеялся Андрей. — Ладно. Где князь-то?
— У себя в горнице. Ступай живо!
На стенах, обитых малиновой тканью, усеянной сусальными звёздами, висели доспехи и разное оружие. Вдоль стен тянулись тяжёлые, широкие лавки, крытые парчой и мехами. У маленького оконца стоял стол, заваленный книгами в алых и синих суконных переплётах, с серебряными коваными застёжками.
Немолодой уже человек в богатом, обшитом мехом кафтане поднял глаза от рукописного свитка, который читал. Андрей поклонился князю в пояс.
— Спрашивал меня, княже?
— Да, Андрей. Поговорить с тобой хочу. Дело есть.
— Приказывай, княже!
Ярослав неожиданно рассмеялся.
— Словеса новые занятные мне принесли. Сто лет назад писаны были. Послушай-ка. Про нашу мыльню написано: «Бьются сами и до того себя бьют, еле слезут живы, и обольются водою студёной и тако оживут. И то творят не омовение себе, а мученье!»
Не удержавшись, засмеялся и Андрей.
— Вишь, не понимают иноземцы мыльни нашей, — продолжал Ярослав, — того не ведают, что русская мыльня всякую хворь снимает и согбенного старца снова в крепкого мужа оборачивает… Однако ж не о бане я говорить собирался. Садись, Андрей. Разговор долгий будет…
Ярослав встал и, засунув пальцы за позолоченный пояс, прошёлся по горнице, заметно прихрамывая. Охромел князь ещё с детства, но ходил бойко, без труда. Его ноги в синих сафьяновых сапогах, прошитых бронзовой проволокой, ступали твёрдо и уверенно. Андрей молча ждал.
— Тебе шестнадцать исполнилось, так?
— Так, княже.
— Из отроков в юноши переходишь. И разумен ты не по годам. О важных делах с тобой говорить стану… — Князь потёр покрасневшие глаза и, омочив в серебряном кубке с водой край шёлкового платка, прижал его к воспалённым векам. — Болят, проклятые, ровно огнём жжёт…
— Так ведь как же им не болеть, княже? Все ночи напролёт читаешь. Недаром тебя книголюбцем народ зовёт.
— А днём читать времени нет. Да и всё равно — сон не идёт ко мне. Без чтения же обходиться не могу и не хочу. Книжные словеса суть реки, наполняющие Вселенную. Ими в печалях утешаемся…
— Позволь молвить, княже… Что за печали у тебя? Русь ты сделал славной и могучей. Киев всё богаче становится.
— Русскую землю мне бог поручил для того, чтобы хранить её и о процветании её заботиться. Стараюсь те заветы выполнять… — задумчиво сказал князь. — Ведомо тебе, что других стран государи не брезгают родством с нами. И то — на благо Руси. Сам я, знаешь, женат на дочери короля Олофа Шведского, а и детям моим надлежит для пользы отечества судьбу свою с иноземными королями да царевнами связать…
Ярослав помолчал, снова прикладывая мокрый платок к глазам. Андрей не мог понять, к чему говорит князь ему всё это, но спрашивать не смел.
— Три дочери есть у меня, — продолжал Ярослав, — не знаю ещё, какую им судьбу изберу, но на роду им написано в дальних странах жизнь провести…
Андрей вздрогнул. Он вспомнил слова Анны: «И меня в дальний край замуж отдадут? Не хочу я!» Бедная маленькая подружка! Кто станет считаться с твоим желанием? Дело государственное…
— Анастасии, видно, быть за тёзкой твоим, Андреем Венгерским. Елизавете — не знаю ещё. Конунга Гаральда не захотела она — хоть и царского рода, да престол другим захвачен. Я и не неволил её. Однако ж если Гаральд завоюет славу да богатство и престол свой воротит — полагаю, склонится её сердце к нему, и я не против буду. Об третьей, Анне, говорить с тобой хочу.
Андрей поднял глаза на князя. Безумная мысль мелькнула у него в голове. Неужели Ярослав хочет женить его на Анне? Не может того быть. Что он — сын княжеского дружинника, и только. Да и Анну не любит он так, чтобы в жёны брать. Она ему подружка дорогая, с малолетства он ей во всём заступником был, но жениться? И в памяти всплыли тёмные глаза и печальное личико Предславы.
— Ты ей верный друг, я знаю, — сказал Ярослав, снова садясь за стол. — Дружба ей понадобится. Характерная она, своевольная, упрямая, вся в матушку мою, гордую полоцкую княжну Рогнеду. Нелегко ей в чужом краю придётся. И решил я, Андрей, куда бы ни выдал Анну, ты при ней в свите поедешь и с ней останешься, покуда не станет ей чужая сторона родной. Даёшь ли клятву мне — быть для неё всегда другом и опорою?
Андрей встал. Итак, значит, его личная судьба или склонности, как и у княжеских дочерей, должны померкнуть перед государственной надобностью. Прощай, Предслава!
— Я всем тебе обязан, княже, — тихо сказал он, — могу ли возражать против твоей воли? Горько мне покидать родную землю, но клятву даю — навеки! Поеду, куда велишь, и пока сама Анна не скажет, что не надобен я больше ей, стану оберегать каждый шаг её… — Низко склонившись, Андрей коснулся рукой пола у ног Ярослава.
— Спасибо, Андрей. Не горюй — не скоро ещё я тебя в чужие края пошлю. Анне двенадцать только. Много лет ещё проживёшь ты в родном Киеве. Да и темна судьба наша…
— О чём ты, княже?
— Или забыл о печенегах? Чуть не двести лет бьются с ними киевские князья. Тысячи и тысячи людей в печенежской орде. Нападают они внезапно, и не только на Русь, но и на Болгарию, и на Царьград. Ещё много лет назад писал о них учёный Феофилакт Болгарский: «Их набег — удар молнии. Их отступление тяжело от множества добычи, легко от быстроты бегства. Они опустошают чужую страну, а своей не имеют. Число их бесчисленно…»
— Так ведь их давно уж не слыхать, княже!
— Вернутся. Богатого Киева они не оставят. Он их манит своим богатством, а нам нужна мирная жизнь. И, знай, Андрей, если будет ещё набег, будем так биться, чтоб он стал последним. Бой примем смертный за нашу Русь. И кто знает, кому какая участь в том бою уготована…
Тяжёлая дубовая дверь неожиданно распахнулась.
— Спешный вестник к тебе, княже! — вскричал вбежавший челядник.
— Ладно. Ступай с богом, Андрей, и помни разговор наш!
— Не забуду до гроба, княже, — тихо ответил Андрей и, ещё раз низко наклонившись, вышел из горницы.
