— Андрей! Постой, не беги, слово сказать хочу!
Андрей обернулся. К нему торопливо подходил красивый, стройный юноша. Из-под богатого малинового плаща виднелись голубая рубаха с золотым оплечьем и красные штаны, заправленные в зелёные сапоги. На светлых кудрях лихо сидела парчовая шапка с бобровой опушкой, а лицо очень напоминало Анну.
— Ну, здравствуй Всеволод, пятиязычное чудо! — засмеялся Андрей.
Всеволод изумлённо взмахнул длинными, пушистыми, ну чисто девичьими ресницами.
— Как ты меня назвал?
— Аль не знаешь? Тебя так народ зовёт. Ведь ты, верно, на пяти языках говорить можешь?
— Верно…
— Так чему ж удивляешься? Видно, не зря ты всегда из нас самым прилежным был. Недаром тебя Илларион нам в пример ставил!
— Да-а… Анна-то меня за это поколачивала…
— Так она терпеть не могла, чтоб кто-нибудь над ней возвышался.
— И теперь не больно любит…
— А колотить больше не колотит?
— Скажешь тоже! Разве девка посмеет!
— Смотря какая девка… Ну да ладно. Что ты сказать-то хотел?
— Андрей, батюшка приказал иноземным гостям город наш показать и объяснить, что потребуется.
— Каким же гостям-то?
— От тётушки Доброгневы из Польши письмо привезли. Ты ведь говоришь по-польски?
— Да не очень.
— Ну, всё равно, можешь и по-латыни. Батюшка с ними на латыни беседовал.
— Сам-то ты чего же?
— Мне велено со шведами да с англичанами на лов ехать. Медведя брать. Любопытно им, вишь. А ты уж с поляками погуляй. Да вот они и сами идут!
Представив Андрея двум важным, богато одетым иноземцам, Всеволод убежал.
— С чего же начнём, панове? — спросил Андрей.
— А это как пану угодно. Лишь бы всё в знаменитом вашем городе повидать, чтоб было о чём дома рассказывать.
— Ну, ин, пойдёмте к Днепру, поглядите на корабли наши!
С изумлением рассматривали поляки тесно прижатые друг к другу боками десятки торговых кораблей. С оглушительным шумом летели на берег бочки и ящики. На разных языках кричали и ругались, наблюдая за разгрузкой, их владельцы — купцы. Оборванные грузчики, словно шутя, перебрасывали друг другу тяжёлые тюки.
— Крепкий народ, — покачал головой старший из гостей, седоусый, важный старик, — с таким лучше в мире жить!
— Конечно, лучше, — засмеялся Андрей, — да ведь с вашим королём Казимиром наш князь не только в дружбе, а и в родстве живёт. Сестрицу родную за него замуж отдал!
— Это верно, — кивнул головой младший поляк, — только не всегда так было.
— Подожди, Стасю, — оборвал его старший, — пусть лучше пан скажет нам, что там за корабли в стороне стоят?
— А это жених нашей Елизаветы Ярославны, Гаральд Гардрад, с дружиной на свадьбу прибыл! Вон на том, самом большом, что с муравлёным чердаком, золотыми сходнями да шёлковыми парусами, увезёт он молодую свою…
Над гордым кораблём развевался ещё не спущенный большой четырёхугольный парус с изображением трёх львов. Над двумя другими реяли на фоне тёмного холста птицы с коронами на головах и звёзды.
— У нас про Гаральдов корабль песня сложена, — сказал Андрей, — в ней так говорится:
— Хорошая песня, — вежливо похвалил старик. — Но удивительно нам, что такой могущественный князь, как Ярослав, дочь свою за Гаральда отдает.
— Что ж так?
— Да ведь хоть он и король, а много лет попросту разбойничал, на том и разбогател…
Андрей с улыбкой поглядел на пана.
— Быль молодцу не укор. А правду ль болтают, будто ваш король Казимир — расстрига? Вроде он монахом был?
— Был… — неохотно проворчал гость. — В монастыре Клюни, во Франции. Однако ж его освободил от обетов сам папа римский, для того чтобы он, верный католик, взошёл на престол польский.
Андрей повёл поляков к киевскому чуду — собору святой Софии, воздвигнутому там, где кипела последняя кровавая сеча с печенегами. Тогда это место находилось за городскими воротами, однако с тех пор город так разросся, что новые, построенные по приказу Ярослава каменные стены окружали уже едва ли не вдвое большее пространство. Железные, украшенные позолотой ворота в глубокой каменной арке, прозванные Золотыми, вели теперь в город. Над воротами возносилась белоснежная церковь Благовещенья, увенчанная золотым архангелом.
Пройдя через Золотые ворота, полюбовавшись ими, церковью и мощной воротной башней из розового кирпича, гости вскоре оказались у громадного здания. На северной и южной сторонах собора толстые столбы с тремя арками внизу и вверху поддерживали каменные хоры, к которым шли витые деревянные лестницы с паперти, обводившей всё здание, увенчанное золотыми куполами. Строгие пропорции создавали впечатление грандиозности и великолепия. Монументальная и торжественная, величаво возносилась София перед изумлёнными поляками.
— Войдёмте вовнутрь храма, Панове, — сказал, снимая шапку, Андрей.
Внутренность церкви тоже была великолепна. Алтарные стены, столбы и главный купол переливались мозаикой, остальные стены и лестницы, ведущие на хоры, украшали многочисленные фрески. Княжескую охоту, княжеский суд, народные увеселения и многое другое из жизни знаменитого города можно было увидеть на этих росписях. Одна же из них изображала всю княжескую семью. Рядом с Ярославом, подносящим Христу изображение Софии, стоит княгиня Ингигерда, во крещении — Ирина, а за ними — дочери и сыновья их.
— Где же в этом прекрасном храме находится князь, когда идёт богослужение? — спросил старик.
— А вон, видите, наверху решётки и пурпурная занавеска? Там, за ними, кафизма, помещение для княжей семьи. Из кафизмы есть дверь на гульбище,[7] а с гульбища деревянный переход прямо во дворец. А ещё по велению князя при сём храме учреждена особая палата, где положены для народного употребления книги, с греческого на славянский язык переведённые. Многие из них собственной рукой князя списаны…
— Князь Ярослав есть правитель просвещённый, — с уважением заметил старик. — О том в разных царствах немало говорится и пишется. Недаром при блистательном его дворе другие, не столь удачливые, правители приют находят. Вот хоть бы тот же Гаральд в своё время или сыновья убитого английского короля Эдмунда… А также много пишут и о красоте и богатстве вашего Киева. Летописец Адам из города Бремена называет его украшением Востока и соперником Царьграда, Ярослава же святым именует…
— Святым? — улыбнулся Андрей. — Нет, не святой наш князь. А что мудрый, так тут не поспоришь.
