Эдогава Рампо
Человек — кресло
Каждое утро Ёсико, проводив мужа на службу, уединялась в обставленном по — европейски кабинете (общем у них с мужем) — поработать над своим новым романом, который должен был выйти в летнем номере весьма солидного журнала 'N'. Ёсико была не только красива, талантлива, но и так знамешгта, что затмила собственного супруга, секретаря Министерства иностранных дел.
Ежедневно она получала целую пачку писем от неизвестных ей почитателей. Вот и сегодня, прежде чем приступить к работе, она по привычке просматривала корреспонденцию. Ничего нового — бесконечно скучные и пустые послания, но Ёсико с чисто женской тщательностью и вниманием распечатывала один конверт за другим.
В первую очередь она прочитала два коротких письмеца и открытку, отложив напоследок толстый пакет, похожий на запечатанную рукопись. Никакого уведомления о рукописи она не получала, но и прежде случалось, что начинающие писатели сами присылали ей свои сочинения — как правило, длинные, нагоняющие тоску и зевоту романы. Ёсико решила ке изменять привычке: вскрыла пакет — хотя бы взглянуть на заглавие.
Да, она не обманулась — увесистая пачка листков в самом деле была рукописью, но, как ни странно, на первой странице не стояло ни имени, ни названия, и начиналось повествование просто: «Сударыня!..»
Ёсико рассеянно пробежала глазами несколько строк,и ее охватило недоброе предчувствие. Однако природное любопытство взяло вверх, и она углубилась в чтение.
'Сударыня!
Я незнаком Вам и нижайше прошу извинить меня за подобную бесцеремонность. Представляя себе Ваше справедливое недоумение, сразу же оговорюсь: я намерен раскрыть Вам страшную тайну. Тайну моего преступления,
Вот уже несколько месяцев, как я, сокрывшись от мира, веду поистине дьявольскую жизнь. Разумеется, ни одна живая душа не знает, чем я занимаюсь. И ежели бы не определенные обстоятельства, я никогда не вернулся бы в мир людей...
Однако в последнее время произошла перемена, перевернувшая мою душу. Я больше не в силах молчать, я решил исповедаться! Письмо мое, вероятно, с самых первых же строк показалось Вам странным, и все же заклинаю Вас, не откладывайте его в сторону, потрудитесь прочесть до конца! И тогда, может быть, Вы поймете мое отчаянное состояние, догадаетесь, почему именно Вам я осмелился сделать столь чудовищное признание...
Даже не знаю, с чего начать. Видите ли, то, о чем я намереваюсь поведать, столь безнравственно и невероятно, что перо отказывается служить мне. Но будь что будет, я решился. Опишу события по порядку.
Начну с того, что я чудовищно безобразен. Запомните это. Ибо я опасаюсь, что Вы, вняв моей настойчивой просьбе, все же решитесь увидеть меня, не представляя, насколько ужасна моя и без того отвратительная наружность после долгих месяцев подобного существования.,. Эта встреча может стать для Вас большим потрясением.
Несчастный мой рок! В столь неприглядном теле бьется чистое, пылкое сердце... Забыв о своем уродстве, о незнатном происхождении, я жил в мире сладостных грез.
Родись я в богатой семье, то сумел бы найти утешение в мотовстве и забавах — и не страдать от сознания собственной неполноценности. Или же, будь мне дарован талант, я бы, слагая прекрасные строки, забыл о своем несчастье, Но боги не были столь милосердны ко мне: я всего — навсего бедный ремесленник, мастер — краснодеревщик...
Вышло так, что я стал специалистом по изготовлению разного рода стульев и кресел. Мебель, сделанная моими руками, удовлетворяла самым изысканным вкусам заказчиков; я приобрел известность в торговых кругах, и мне заказывали лишь дорогие, роскошные вещи: кресла новомодных фасонов с резными спинками и подлокотниками, и затейливыми подушками, необычных форм и пропорций — словом, изящный товар; чтобы исполнить подобный заказ, требуется такое мастерство и усердие, что человеку несведущему и представить себе невозможно. Но, закончив работу, я всегда испытывал безграничную радость — не оттого, что тяжкий труд позади. Вы можете упрекнуть меня в кощунственной дерзости, однако я все же осмелюсь сравнить свои чувства с ликованием живописца, только что завершившего свое гениальное творение. Доделав кресло, я опробовал его сам, чтобы проверить, удобно ли в нем. Я испытывал некий священный трепет. То были самые волнующие моменты моей скучной, бесцветной жизни — самодовольное ликование переполняло меня. Я старался представить себе, кто будет сидеть в моем кресле — знатный аристократ, блистательная красавица... Фантазия переносила меня в особняк, для которого было заказано кресло, там непременно должна быть комната, подходящая для него: полная дорогих и изысканных безделушек, с картинами прославленных мастеров, с хрустальной люстрой, свисающей с потолка, как сверкающая драгоценность. На полу — роскошный ковер, в котором утопает нога,.. А у кресла, на крошечном столике, — ослепительной красоты европейская ваза с чудными, источающими благоухание цветами. В своих безумных мечтах я был хозяином этих апартаментов, я упивался блаженством, которое не могу описать словами.
Мое воображение не знало границ. Я воображал себя аристократом, сидящим в кресле с прелестной возлюбленной на коленях: она внимает мне с очаровательной нежной улыбкой, а я нашептываю ей на ушко любовные речи!
Но мои хрупкие грезы неизменно разбивались о жизнь: они рассыпались в прах от визгливых криков неряшливых женщин, от истошных воплей и рева сопливых младенцев, и перед глазами вновь вставала уродливая реальность — серая и угрюмая. А возлюбленная, девушка моей мечты... Ах, она исчезала, истаивая, как дым... Да что там, даже соседские женщины, нянчившие на улице своих чумазых детей, даже они не удостаивали меня вниманием. И только роскошное кресло оставалось на месте, но ведь и его непременно должны были отнять у меня — увезти в недоступный мне мир!
Всякий раз, расставаясь с заказом, я впадал в безнадежное уныние и тоску. Это чувство приводило меня в исступление.
«Лучше мне умереть, чем влачить столь жалкую жизнь», — в отчаянии думал я. Я вовсе не притворяюсь: я неотступно думал о смерти...
Но однажды в голову мне пришла мысль: зачем умирать? Может быть, существует иной выход?
Мысли мои принимали все более опасное направление.
В тот момент я работал над огромным кожаным креслом совершенно новой конструкции. Оно предназначалось для гостиницы в Иокогаме, принадлежавшей какому-то европейцу. Первоначально он намеревался привезти кресла из — за границы, но благодаря посредничеству торговца, расхваливавшего мои таланты, заказ на них передали мне.
Забыв про сон и еду, я целиком погрузился в работу. Я вкладывал в нее душу, отрешившись от всего.
И вот кресло было готово. Осмотрев его, я испытал небывалый восторг. Я сотворил шедевр, восхитивший меня самого. По своему обыкновению, я уселся в кресло, предварительно вытащив его на солнце. Ах, какое это было поразительное, ни с чем не сравнимое удовольствие!
Не слишком мягкое, но и не слишком жесткое сиденье так и манило к себе. А кожаная обивка! Я презрел искусственную окраску, сохранив естественный цвет натуральной кожи, и столь приятно было для пальцев ощущение мягкой, словно перчатка, обивки... Линия спинки, так и льнувшей к телу, изящной формы пухлые подлокотники — все это рождало чувство полной гармонии и уюта и было подлинным воплощением комфорта.
Я устроился поудобнее и, поглаживая подлокотники, упивался блаженством. Как всегда, я погрузился в мечты. На сей раз они были настолько живыми и яркими, что я со страхом спросил себя: не безумство ли это? И тут меня осенила гениальная мысль! Не иначе как сам дьявол подсказал мне ее. Идея была фантастической и жутковатой, но именно потому я был не в силах отвергнуть ее.
Возникла она, бесспорно, из моего бессознательного нежелания расстаться с милым мне креслом. Я готов идти за ним хоть на край света — таково было первое побуждение. Но по мере того, как фантазия уснащала эту идею практическими подробностями, в голове моей забрезжил чудовищный замысел. Он был безумен. Но — представьте себе! — я решил претворить его в жизнь, а там будь что будет.
В мгновение ока я разобрал кресло и снова собрал, но уже так, чтобы оно могло служить
