— На месте преступления найдено два совершенно одинаковых прибора для трубки. Убитый, как известно не курил.
Комиссар Лепер готов был заплакать.
В тот же день, то есть во вторник около четырех часов пополудни, Торнтон Маккинсли прогуливался по рынку От-Мюрей. Распростершееся над стенами зданий небо пылало зноем. Торнтон был в элегантном светлом костюме, на шее у него висел фотоаппарат. Черные очки непривычной формы закрывали значительную часть лица режиссера. Редко кто выходил в это время на раскаленные добела улицы, поэтому режиссер гулял в одиночестве. Не обескураженный этим, он два раза прошел вокруг площади, задержался, наконец, у одной из каменных построек и сделал снимок. Через какое-то время уже в другом место он повторил эти действия. Невдалеке от Торнтона выросла из-под земли группа детей.
Маккинсли явно наслаждался красотой залитого солнцем городка. Тут и там приподнимались зеленые жалюзи, и молодой американец ловил заинтересованные взгляды.
Сфотографировав несколько старых фасадов, аптеку, магазин мсье Котара, парикмахерскую, пальмовую аллею и бюст Вольтера, Торнтон направился к кондитерской семьи Вуазенов. Дети неотступно следовали за ним.
Он остановился напротив узкой витрины. Установив расстояние, Маккинсли щелкнул затвором и увидел в объективе горку пирожных под полосатой занавеской из маркизета, а затем и дверь с надписью «Абрикос». У него появилось два новых снимка. За стеклом мелькнуло лицо мадам Вуазен. Послышался запах кофе и цикория. Режиссер вошел.
В кондитерской слышалось жужжание, как в улье. Торнтон сиял очки. Вокруг овального стола теснились уважаемые граждане города. Возбужденные голоса на секунду приутихли, чтобы в следующий момент зазвучать с прежней силой. Настроение здесь ничем не напоминало послеобеденную сиесту.
— Прошу к нам! Какие известия вы нам принесли? — громко взывал Дюверне, возбужденный до крайности.
Маккинсли пожимал руки присутствующим, Дюверне представлял: мсье мэр Эскалье, мсье Вуазен, наш хозяин, мсье Вендо, мсье Сейнтюр, мсье Жифль, мсье Матло…
Их было больше десяти человек. Они оставили тенистые виноградники, они оставили магазины под надзором юных практикантов, они забыли о домашних обедах — и все для того, чтобы совместно пережить ужасные события прошедшей ночи. Разгоряченные, жаждущие сенсации, обратили они свои лица в сторону Маккинсли. Глаза и уста их выражали нетерпение.
— Как это произошло?
— Что обнаружил инспектор из Тулона?
— Кого-нибудь арестовали?
— Почему нигде не видно комиссара Лепера?
— Правда ли, что убийца не взял деньги?
— В самом ли деле подбросили черную розу? Пришла ли в себя Луиза Сейян?
Маккинсли на основании сыплющихся беспорядочно вопросов, пришел к выводу, что сюда попали какие-то обрывки информации. Кроме полицейских, только он и садовник Мейер покинули сегодня дом на холме. Упоминание о розе подтвердило предположение, что Мейер, получив на кухне соответствующим образом препарированную информацию, распространял ее дальше.
— Вы, как я погляжу, знаете больше меня, — сказал Торнтон, порождая явное разочарование. — Шарля Дюмолена убили вчера вечером в его кабинете, когда он работал. Полиция провела следствие. Я знал мсье Дюмолена неполных два дня, а в этой местности вообще в первый раз… Ни инспектор, ни комиссар не признались мне в своих открытиях. Я не могу вам сообщить никаких данных, кроме того, что до сих пор никто не арестован. Что касается Луизы Сейян, то могу вас уверить, что она совершенно здорова. — Режиссер вежливо обернулся к стоящей за его стулом мадам Вуазен: — Я был бы вам очень благодарен за чашечку крепкого кофе и две трубочки с кремом.
— Мишелин, кофе для мсье Маккинсли! — закричала хозяйка кондитерской, сразу зачисляя режиссера в разряд завсегдатаев заведения.
Торнтон обвел взглядом собравшихся.
— Я полагал, что скорее вы, зная взаимоотношения местных жителей, можете до чего-нибудь додуматься.
— Да что вы, — протяжно произнес Котар-старший, владелец виноградника, — такой ужас у нас случился в первый раз.
— Вчера в обед, сразу после ухода из кондитерской, я с ним разговаривал. Он пришел заказать вина из новой партии. Он великолепно выглядел. Даже посидел в магазине и пошутил. — Котар-младший словно бы не мог надивиться тому, что Дюмолен за несколько часов до смерти еще был жив.
— Да-да, сейчас есть, а на завтра уж нет, — отметил мсье Матло, владелец парикмахерской для мужчин.
— И почему Господь Бог не забрал к себе меня, старого, никому не нужного человека, — заскулил восьмидесятичетырехлетний мсье Эскалье, мэр города.
— Пути господни неисповедимы, — изрек Дюверне.
— Такой достойный человек, патриот, известный писатель, богатый, со связями — и так нелепо погиб, — прибавил кассир Вендо.
— Смерть не разбирает, — вздохнул владелец галантерейного магазина, слегка сгорбленный мсье Жифль.
Изобретатель трубочек с кремом, Жозе Вуазен, представительный, пышущий здоровьем мужчина, сказал в ответ на это замечание:
— А на этот раз разобрала, мсье Жифль. Она захотела могучего Дюмолена, а не такого, например, незаметного человечка, как вы или я. — Это определение только частично соответствовало правде: физиономия мсье Вуазена цвета спелого абрикоса размерами напоминала большую дыню.
Торнтон Маккинсли внимательно рассматривал местных знаменитостей, много бы он дал за возможность живьем перенести их на ленту задуманного фильма.
— На дне этого преступления сокрыта великая тайна, — зарычал медвежьим басом Вуазен и в один присест проглотил трубочку с абрикосовым кремом, творение собственного гения. — Будет ли преступление раскрыто, нет ли, но смерть Шарля Дюмолена будет иметь влияние на жизнь От-Мюрей. Да-да. Я позволю себе напомнить, что мы накануне выборов. Одна из наших партий лишилась покровителя!
Маккинсли понял, что у мсье Вуазена кроме таланта кондитера еще развита и жилка политика.
— Расстановка сил в городском совете значительно изменится, — продолжал Вуазен.
— Демагогия, — вмешался Сейнтюр, владелец образцового виноградника. — Мсье Дюверне контролирует ситуацию и без поддержки Дюмолена.
— Не спорю, не спорю. А что будет с памятником в честь жертв последней войны? Это же самый сильный ваш аргумент. Или вы думаете, что вдова сделает взнос?! Позволю себе усомниться в этом. — Вуазен театрально рассмеялся. — В политике нет сантиментов. Наша партия всегда воспользуется ситуацией. Нет слов, мсье Дюверне, я высокого мнения о вас, но я принадлежу к иному лагерю. В этот момент ситуация более благоприятна для нас. — Мсье Вуазен в белой тужурке, тесно охватывавшей его мощный торс, сам был похож на памятник революции.
Котар-старший побагровел со злости.
— Мсье Дюверне, не принимайте близко к сердцу. Владельцы виноградников за вас. Объединенными усилиями мы тоже в состоянии заложить памятник в этом городе. Имеется в виду памятник жертвам последней войны. Какой из монументов будет стоять на рынке, это еще большой вопрос!
Дюверне, как кандидат на должность мэра, тактично молчал.
Маккинсли спросил, прикидываясь наивным:
— А может, убийство Дюмолена было совершено по политическим мотивам?
Собравшиеся переглянулись. Воцарилось неловкое молчание, какое всегда бывает после чьего-нибудь ляпсуса. Мсье Матло кашлянул, старичок Эскалье демонстративно погрузился в изучение Библии.
Котар-старший снисходительно усмехнулся:
— Ну что вы! Наша борьба не такая уж кровопролитная. Мы не бандиты, мы — политики. Это,
