предстала тоненькая фигура, частично только напоминающая женскую.
Луиза сняла маску для ныряния, стянула ласты и предложила небрежно:
— Пожалуйста, может быть, вы захотите этими вещами воспользоваться.
— С превеликим удовольствием, — сказал Торнтон Маккинсли. — Но я прошу вас, не убегайте. В моем халате есть сигареты и зажигалка. Я ненадолго окунусь в глубины морские и возвращусь.
Когда по прошествии короткого промежутка времени он возвратился, Луиза сидела на его халате, затягиваясь сигаретой.
— В первый раз курю эти «Тобакко Рекорд». Ничего… — сказала она и зевнула.
— Скучно? — спросил молодой режиссер
— Простите. Этой ночью я почти не спала
— Франция прекрасна, — сказал Маккинсли равнодушным тоном, — но без особой живости.
Луиза ни с того, ни с сего взорвалась смехом.
— Вы, кажется, пишете, мадемуазель Дюмолен?
— Меня зовут не Дюмолен, а Сейян. Я ведь не дочь, а воспитанница.
— Ах, да. Я забыл. Луиза Сейян. Из-за этого мсье Дюмолен зовет вас «Саган»?
Луиза ответила молчанием.
— А о чем вы пишете? — не отставал режиссер.
— Вам это интересно?
— Мне все интересно.
— О жизни, — тоскливо ответила Сейян.
— Ваш опекун тоже пишет о жизни. О специфической стороне жизни, преступной и наиболее эмоциональной.
— Вы так думаете? — в голосе Луизы слышалась ирония.
— А вы иного мнения?
— Что касается жизни, то я не считаю, будто она эмоциональна с какой-либо стороны вообще. А что касается творчества мсье Дюмолена, то я оцениваю его как обыкновенный китч, поделку, недостойную порядочного человека.
— Мадемуазель, вы личность решительная и независимая. Несмотря на то, что по прошествии некоторого времени вы наверняка согласитесь принять во владение все эти красивые вещи, — Маккинсли сделал широкий жест рукой, — которые мсье Дюмолен добывает благодаря своей гадкой литературе.
— Вы ошибаетесь. Я воспитанница семейства Дюмоленов, но не их любимица.
— Ах, вон как? — удивился Торнтон. — Вы любите путешествия? — сменил он тему.
— Я не знаю, люблю ли я путешествия.
— Как я должен это понимать? Вы не выезжали из Франции?
— Разумеется, не выезжала. Вы беседуете с замученным невольником, бряцающим цепями, — сказала девушка немного напыщенным тоном.
— Вы не ошибаетесь?
— Все мы невольники, — подтвердила она философски. — За исключением тех, которые способны на поступки.
— Я приглашаю вас в Нью-Йорк. Прошу располагать местом в моем автомобиле и так далее, — сказал он полушутя, полусерьезно. — Мелкие расходы для меня разницы не составляют. Особенно ввиду того, что на сценарии вашего опекуна я собираюсь сделать большие деньги.
Торнтон показывал в улыбке белые зубы. Он был худым, мускулистым, загорелым. Луиза исподлобья смотрела на него. Неожиданно она ответила изменившимся голосом:
— Я не советую обращаться с такими предложениями в присутствии моего названного отца. Шарль при некоторых обстоятельствах бывает вспыльчивым. Он не подпишет с вами контракт и вдобавок вышвырнет вас за дверь.
— Неужели? — Маккинсли неожиданно разозлился. — Вышвырнет меня за дверь? — Но неожиданно он продолжил: — А вы? Вы не хотели бы познакомиться с Соединенными Штатами поближе?
Луиза потянулась к пачке «Тобакко Рекорд» за новой сигаретой. Торнтон щелкнул зажигалкой.
— Я жду ответа.
Луиза прикрыла глаза рукой и посмотрела вверх.
— Добрый день, Селестина! — прокричала она.
Над ними, на обрыве, стояла Селестина Лепер. Несмотря на жаркое утро, на ней было шерстяное платье в клетку. Соломенная шляпа с широкими полями бросала тень на лицо, покрытое редкими веснушками, светлые волосы достигали плеч.
— Вот это уж ты зря! Всегда ты одеваешься не по погоде. Ты изжаришься в своем платье, Селестина! Подожди, сейчас идем.
Но Селестина уже форсировала каменные ступени.
— Мне показалось, что сегодня холодно, — обратилась она к Луизе, когда уже была внизу. — Ты ныряла?
— Конечно. Море благоприятно действует на мои нервы. У меня сегодня была ужасная ночь, — сообщила Луиза голосом человека, давно страдающего неврастенией.
— Воображаю себе, — сочувственно вздохнула Селестина и быстро обратилась к Маккинсли: — Согласитесь, что кража этой броши — событие чрезвычайное.
— Селестина! — воскликнула Луиза. — Такие вещи не сообщают гостям. Это наше личное дело.
— Ничего себе личное. Мой старичок уже с утра хлопочет. И все же мсье Мак… Как вас, собственно, зовут?
— Торнтон Маккинсли, к вашим услугам.
— И все-таки мсье Маккинсли не крал.
— Селестина!
— Имеется в виду брошь, которую мадам Дюмолен получила вчера в подарок от мужа? — спросил режиссер.
— Неужели вы и в самом деле не знаете? Да, та самая брошь. Шесть бриллиантов, платиновая оправа, — деловито сообщила дочь комиссара полиции.
— Мне очень жаль, — буркнул Торнтон.
— Конечно. Всем очень жаль, а броши нет.
Луиза начала рассказывать о себе: возможно, она хотела разрядить атмосферу.
— Вчера поздним вечером меня вызвали в кабинет знаменитого криминолога и обвинили в воровстве драгоценностей.
Селестина взглянула на подружку.
— А ты?
— А что я? Ничего. Я чувствую себя как оплеванная.
Маккинсли негромко рассмеялся.
— Мадемуазель, прошу одеться. То есть, мадемуазель Селестина могла бы с таким же успехом и раздеться, а мы с мадемуазель Луизой набросим на себя легкое одеяние, и все вместе пойдем в город. Я иностранец и хочу посетить эти прекрасные южные места. Я приглашаю вас на ваши знаменитые трубочки с абрикосовым кремом!
В холле Торнтон наткнулся на Фруассара.
— Как у вас дела, мистер Маккинсли? Денек просто как на туристическом проспекте! Я вижу, вы купались. Я сделал то же самое в ванной. Горячий душ, холодный душ — и жизнь прекрасна! Я выспался за все время, а теперь, — Фруассар многозначительно подмигнул, — пора подумать и о будущем. Кстати, вы не могли бы одолжить мне свой автомобиль на пару часов? Я хотел забрать свой чемодан из Ниццы. И, как вы знаете, дела в Канн… Сегодня у меня одна небольшая встреча.
— Рад услужить. И по случаю хотел бы попросить об одной мелочи. Я вам выделю некоторую сумму, а вы купите снаряжение для подводного плавания. Я позавидовал мадемуазель Сейян. Собираюсь назначить ей свидание на дне морском.
— С удовольствием выполню вашу просьбу, — ответил Фруассар. — Возвращусь к вечеру.
