— На первой перемене еще никто из учителей не успеет прочитать газету, — продолжал я подбодрять себя и Эймара. — Снимок они увидят на четвертой, ну — в крайнем случае — на третьей перемене. Факт, что нас сразу же не узнают. Пока выяснят, кто, из какого класса, прозвенит последний звонок и мы уже будем на лыжах.
Но я совершенно забыл одно обстоятельство.
— Туртс! — сказал Эймар. — Его-то сразу узнают!
Это верно. Надень Туртс кастрюлю на голову — его все равно узнают. Во-первых, его выдавал рост. Другой такой жерди не было во всем районе, не говоря уж о школе! На снимке он был даже на голову выше Эймара. Но еще больше, чем рост, его выдавала поза. Она исключительно своеобразна и неповторима — Туртс мог бы взять на нее патент. Когда Туртс стоит, он кажется собранным из прямых и дугообразных частей. Голова выдается вперед, а плечи назад. Грудь расположена на какой-то средней линии, а живот опять выдается вперед. Ноги повторяют почти те же изгибы, поэтому классный руководитель Виктор Янович Кясперс говорит, что у Туртса верхняя и нижняя часть симметричны. А Мюргель, который много рылся в книгах, сказал, что поза Туртса похожа на символ, именуемый интегралом. Он употребляется в высшей математике. Но так как нам и низшая математика давалась нелегко, проверить это мы не могли.
— Туртса отошлем домой, — сказал я. — Удрал по причине обстоятельств. Думаешь, он не согласится?
Нет, так Эймар не думал. Почему же он колебался?
— Не рассуждай, как председатель совета отряда, — посоветовал я. — Лучше суди как простой смертный. Простой человек на многие вещи смотрит по-иному.
Как простой смертный Эймар сразу же убедился в необходимости отослать Туртса домой. Туртс умчался словно ветер, пообещав, что через десять минут будет в интернате, под одеялом.
Устранив самую большую опасность, мы получили возможность спокойнее оценить создавшееся положение. Далеко не все потеряно. Только один вечер провести на лыжах, и мы снова станем честными людьми. У четырехсот избирателей побывать, конечно, невозможно, но у сорока — казалось реальным. Потом это число можно будет увеличить.
Теперь настало время подумать о мести.
— Позови Таммекянда, — сказал Эймар на первой перемене. — Возьмемся за Зиммермана.
Фотограф и не подозревал об опасности. Отозвать его в сторону ничего не стоило.
Мы были страшно злые.
— Ты, баран! — Эймар развернул газету. — Скажи, что это?
Радость удачи подавила в Зиммермане все другие чувства.
— Уже напечатали? А я и не знал!
— Зато теперь будешь знать! — заскрежетал зубами Эймар. — Кого ты дурачишь? Кого запутываешь?! А еще одноклассник. Кто тебе говорил о лесных хуторах?
Выражение лица у обвиняемого изменилось. Это еще раз доказало, что радость и горе — близнецы.
— Никто не говорил… — пролепетал корреспондент. — Я сам написал. Чтобы поскорее напечатали.
— И эти… четыреста избирателей, тоже сам?
— Да… по той же причине. Вы ведь говорили: у пятидесяти человек в день. Я и подсчитал, что к тому времени, как фотографию поместят в газете, будет уже четыреста.
Звонок спас фотографа, а то бы мы его поколотили.
— Противно на тебя смотреть, — сказал Эймар. — Ты заварил кашу, а нам ее расхлебывать.
Ясно, что главный виновник в этой истории Герберт-фотограф. Но и мы хороши. Зачем в тот раз нагородили Герберту чепухи?
К счастью, шестой урок отменили. Мы понеслись к Эймару, Туртс уже ждал нас.
— Сначала проедем раза два по поселку, — сказал Эймар, когда мы надели лыжи. — Покажем, что бригада существует.
Нужно было избежать разговоров с людьми. Поэтому оратора Кусти мы пока оставили во дворе у Эймара. К тому же он плохо ходил на лыжах. Мчались посреди дороги. Там лыжи стучали сильнее, а именно это и требовалось, чтобы привлечь внимание.
Мы успели представить себя жителям за десять минут. Пришло время взяться за настоящую работу. Начать агитацию мы решили с деревни Сурья. Она находилась примерно в трех километрах от поселка, и дома располагались довольно близко друг от друга.
Мы двинулись в путь. Впереди — Туртс, делая трехметровые шаги.
Сначала мы постучали в дверь хутора Си?йму. Мюргель в детстве жил в этих краях. Он знал по имени всех жителей деревни Сурья. Поэтому мы пропустили его вперед, но потом увидели, что совершили ошибку. После «здравствуйте» он остановился у двери нем как рыба. Пришлось Кусти пробираться вперед и самому вести беседу.
Нет сомнения, что оратор Кусти свое дело знал. Вскоре мы сидели за столом, пили чай, а наш оратор без умолку говорил то о кандидате в депутаты, то о делопроизводстве в Верховном Совете, то о выборах теперь и прежде.
Время от времени хозяин раскуривал трубку и хвалил оратора, прищурив глаза:
— Ну нет, этот парень не даром учился!
Такое замечание вдохновляло Кусти.
Расстались лучшими друзьями. Хозяева обещали в день выборов попросить в колхозе лошадь и утром съездить в поселок. Все, казалось, в порядке, и я удивился, когда по дороге к следующему дому оратор получил выговор.
— Честное слово, помешался, — сказал Эймар. — Подумаешь какой оратор-агитатор нашелся! О том, как проходили выборы в буржуазное время, они знают в сто раз лучше тебя. Посмотри, который час.
Да, времени прошло много. В первом доме мы просидели час двадцать минут. За час и двадцать минут на нашем счету оказались лишь три избирателя. А осталось триста девяносто семь.
— На следующем хуторе мы в дом входить не будем, — сказал Эймар. — Проведем агитацию- молнию.
Такая агитация проходила следующим образом: на дворе выстраивались в ряд, а Туртс до тех пор стучал лыжной палкой в дверь, пока не выходил кто-нибудь из хозяев.
— Двенадцатого февраля! — кричал Туртс.
— Все! — подхватывал Эймар.
— На выборы! — слышалось от Мюргеля.
— В Верховный Совет! — кричал я.
— Эстонской ССР! — кончал Таммекянд.
Только оратор Кусти угрюмо молчал, потому что у него на груди был всего лишь восклицательный знак.
Так мы за час проагитировали всю деревню. Остался одинокий домик на опушке леса, где, по словам Мюргеля, жила Ка?дри То?омассон.
К ней не нужно было стучаться. Старушка была во дворе, колола дрова.
Мы прокричали то, что нужно. Теперь Эймар должен был отдать приказ: «Налево!» — но почему-то в нерешительности стал переступать с ноги на ногу. Одним глазом он посматривал на старушку, а другим на наручные часы. Затем махнул рукой и принялся снимать лыжи.
Через пять минут кипела работа. В сарае мы нашли пилу — она загудела в руках у Туртса и Эймара. Мы с Мюргелем кололи дрова. Таммекянд чинил крючок двери. Только оратор не мог найти подходящего занятия и слонялся от одного к другому.
Распилив и расколов дрова, мы сложили их под навесом у кухонной двери.
Для экономии времени устроили цепь.
— Двенадцатого февраля… — говорил Туртс и бросал полешко Эймару.
— Все… — передавал Эймар его дальше.
— На выборы… — добавлял Мюргель.
— В Верховный Совет… — говорил я.
