Дроздова, Владимир Соболь, Людмила Волчкова (умерла), Юрий Лебедев, Андрей Измайлов, Саша Андреев, Сергей Носов, Николай Жильцов (умер), Виталий Кржышталович, Сергей Янсон (умер), Андрей Жуков, Сергей Федоров, Дмитрий Кузнецов… — из каждого мог получиться хороший прозаик, каждому было, что сказать… Но остались в литературе единицы — всех растрясло злое коммерческое время. Особняком — удивительный прозаик Николай Шадрунов — он вступил в Союз писателей в пятьдесят с лишним лет; но о нем не хочется второпях.
Был еще семинар фантастов Б. Стругацкого. Когда Золушку фантастики выпустили из подполья, она почему-то сразу пошла на панель. Сохранили себя немногие: Слава Рыбаков, Андрей Столяров, Наташа Галкина, Слава Логинов, Саша Щеголев… У следующего призыва фантастической молодежи — своя тусовка, свои критерии успеха.
В молодости я любил литературу искренне, горячо и был готов заниматься ей хоть бесплатно, хоть на рудниках, хоть в полной нищете — были бы стол, стул и чистая бумага. Лишь бы чувствовать ее волшебную силу. Мысль о литературе спасала в тяжелые минуты — я смотрел на себя в какой-нибудь безнадежно- угрюмой ситуации и думал: «Ничего, когда-нибудь я напишу об этом…» И сразу становилось легче.
Слово «литература» не всегда пишется с большой буквы, но большая буква всегда должна подразумеваться.
Ни о чем не жалею. Но три года назад с затаенной горечью и изумлением выслушал откровения Михаила Панина, заведующего отделом прозы журнала «Звезда». В 2001 году журнал опубликовал мою повесть «Роман с героиней», я получил гонорар, накрыл поляну в редакции, хорошо выпили, и Михаил Михайлович сознался: «А ведь я перед тобой виноват! Тормознул твою повесть „Мы строим дом“. А если бы в те годы напечатали в „Звезде“, ты бы проснулся знаменитым… Но на меня давили — ты был ничей, ты был не наш… Откуда ты взялся? А то, что сам Конецкий и Чечулина за тебя хлопотали — только настораживало…»
Конечно, я помнил осень 1987 года, когда Нина Александровна Чечулина расцеловала меня в длинном коридоре «Звезды» и обнадежила: «Будем печатать! Замечательная повесть! Вот как надо сейчас писать!»
По своему тупому снобизму я манкировал творческими объединениями, ничего не знал о группах и группировках. Мне казалось, главное — хорошо написать. Да и зачем мне литобъединения, если меня с двадцати лет печатают ленинградские газеты и даже один центральный журнал — «Наука и религия»? Гордый был. Да и сейчас еще гордость не научился усмирять. Нужна ли гордость литератору — не знаю. Ну, проснулся бы я знаменитым после публикации в толстом журнале, и что? В литературе, как в спорте, надо либо подтверждать результат, либо переходить на тренерскую работу.
…В какой-то момент я отчетливо понял, что дела в стране идут хуже некуда. Реформы, о которых с утра до вечера трендели по телевизору, — пустые слова. Мы все катимся в пропасть под барабанный бой «реформаторов». Почему молчат писатели?
Организовал Центр современной литературы и книги взамен сгоревшего в 1992 году Дома писателя. Видит Бог, я был искренен в своих заблуждениях: мне казалось, писатели масштаба Гранина, Стругацкого, Шефнера, Конецкого могут изменить ход истории — в отличие от шахтеров, которые стучали касками на Васильевском спуске — простым постукиванием авторучкой по столу: «Господин президент, вы не правы! Так нельзя!». Мне казалось, их надо разбудить, как Герцен декабристов, и они всех поставят на место.
Хотя, Конецкий и не спал. Глядя в телевизор, он ругался многоэтажным боцманским матом с красивыми морскими узлами. Он крыл власть, как в старые добрые времена, даже злее и круче. Особенно его огорчал развал военно-морского флота и продажа торговых судов иностранным владельцам, разорение государственных пароходств, потеря портов. Он давал интервью, где в язвительной вежливости угадывался крепкий флотский мат в три загиба.
Почти всё оказалось напрасным. Правильно сказал Владимир Рекшан: «Каждый писатель пишет свою индивидуальную Библию. И считает, что коллективных Библий не бывает — коллективными бывают только пьянки!»
Сейчас у меня нет ощущения конца Литературы, есть отчетливое ощущение ее новой, второстепенной, вспомогательной роли. Как сказал, тяжело вздохнув, Конецкий в 1999 году: «Время сейчас нелитературное…»
Впрочем, Конецкого до сих пор издают и читают.
Наша генерация восьмидесятников — пропущенное литературное поколение. Некоторые считают, что шестидесятники так выжгли вокруг себя литературную почву, так цеплялись за власть и влияние в издательствах и журналах, что пробившиеся единицы — феноменальное исключение. Литературный цветок надо любить, поливать, а не топтать каблуками. И вообще, «таланту надо помогать, бездарности пробьются сами»…
…Николая Шадрунова многие любили, но никто из авторитетных шестидесятников палец о палец не ударил, чтобы помочь издаться талантливому парню из Вологодской деревни. Чуть ли не первая его публикация — подборка из четырнадцати (!) блестящих рассказов в сборнике «Молодой Ленинград» за 1988 год. В Союз писателей Колю приняли по рукописям, на волне обновления. И не благодаря таланту, а вопреки. В конце девяностых у Шадрунова вышла книга «Психи», и Конецкий, запоем прочитавший ее, щедро похвалил автора и в ультимативной форме поддержал выдвижение «Психов» на премию ПЕН-клуба: «Если не дадите, выйду из ПЕНа». Николаю в то время уже исполнилось шестьдесят…
Как известный бронепоезд, мы стоим на запасных путях. Мимо нас, вдогонку за русской Литературой, несется пестрый эшелон молодых. Догонят ли? К сожалению, для многих из них литература либо способ заработка, либо игра. Но не судьба…
Получил из Российского государственного военного архива послужной список деда Каралиса Павла Константиновича в период его службы в Красной Армии (составлен в марте 1922 г.)
Когда я писал «Записки ретроразведчика», то решил, что дед сгинул с исторического горизонта как царский офицер, кавалер пяти боевых орденов, командовавший ротами на разных фронтах Первой мировой. И вот, роман прочитали в Военном архиве, покопались немного в бумагах советского периода и прислали мне продолжение военной биографии деда. Оказывается, дед Павел Константинович, «сын кондуктора, великорос» поступил добровольцем в Красную армию с первых дней ее создания.
1 октября 1916 г. — Произведен в штабс-Капитаны…
1 марта 1918 г. — Демобилизован в запас армии.
1 марта 1918 г. — Поступил добровольцем в ряды Красной Армии и назначен командиром 2-й роты 6- го Новгородского полка.
18 августа 1918 г. — Выбран общим собранием полка и утвержден в должности командира 6-го Лужского полка.
19 января 1919 г. — Назначен командиром 47 стрелкового полка 6-й стрелковой дивизии
21 мая 1919 г. — Назначен начальником штаба 1-й бригады 6-й стрелковой дивизии.
5 декабря 1919 г. — Назначен Командиром 1-й бригады 2-й стрелковой дивизии.
18 марта 1920 г. — По болезни направлен в Петроградский клинический госпиталь.
3 апреля 1920 г. — По освидетельствованию комиссии освобожден от военной службы.
11 мая 1920 г. — Назначен техником 25-го Военного Строительства с прикомандированием к Петроградскому укрепрайону.
3 марта 1921 г. — Назначен помощником Петроградского Окружного Военно-Инженерного Управления.
29 августа 1921 г. — Назначен Старшим Инспектором Отдела необоронительных Сооружений.
7 марта 1922 г. — Демобилизован в запас Красной Армии.
Потом дед работал в Великих Луках инженером по больничному, школьному и курортному строительству. Последние сведения о нем датируются 1930 годом — деда отправили на санаторно-курортное лечение в Ялту.
Надо ехать и искать. Великие Луки — это близко.
