33 километра. Ветка должна была соединить внутреннюю блокадную сеть железных дорог с внешней, ведущей на Волховстрой и далее на восток страны.
Строительство началось сразу после прорыва. За минерами и похоронными командами по январским снегам шли геодезисты, военные железнодорожники, бойцы охраны. Пять тысяч человек рубили в окрестных лесах деревья, заготавливали шпалы, подносили рельсы. Машинам было не пройти — грунт таскали мешками с карьеров, возили на санях и кусках кровельного железа, засыпали болото, поднимали насыпь. Фашисты, засевшие на близких Синявинских высотах, методично обстреливали каждый километр строительства.
В рекордные сроки — за две недели — под обстрелами и бомбежками построили свайно-ледовый мост через Неву, напротив Шлиссельбурга. 7 февраля Ленинград ликовал — в город пришел первый поезд с продовольствием! Гремел оркестр. В воздух взлетали шапки. Люди плакали, не скрывая слез.
Возобновление связи с Ленинградом стало второй оплеухой Гитлеру, которую услышали на всех фронтах мировой войны. В город в стратегических объемах стали поступать продовольствие и воинские грузы. Но какой ценой они поступали, знали немногие.
Еще до прорыва блокады была создана 48-я паровозная колонна Особого резерва НКПС — ей выделили 30 мощных паровозов. Машинистов в блокадном городе не хватало. Многие паровозники в первые дни войны ушли на фронт добровольцами, скрыв вложенный в военный билет листочек мобилизационной брони. Их отыскали и доставили в Ленинград самолетами. По направлениям комсомола в колонну пришли вчерашние ленинградские школьницы, выжившие в блокаду. Котловое питание, на которое их зачислили, помогло им окрепнуть. Они стали кочегарами и стрелочницами, кондукторами и помощниками машинистов.
Первые поезда с продовольствием и боеприпасами продвигались по коридору только ночью, с притушенными огнями. С Синявинских высот отчетливо просматривалась большая часть трассы. Сильнейшие авиационные прожектора и звукоуловители позволяли засечь поезд, едва он въезжал на свайно-ледовую переправу через Неву. Немцы, стоявшие в четырех-пяти километрах, били прямой наводкой и охотились за каждым составом. Дыбом вставала земля от разрывов снарядов и бомб. Рельсы закручивало, как проволоку. Каждые 250 метров трассы обстреливали немецкая пушка и несколько дивизионных минометов — «ишаков» с противными визгливыми голосами.
Шлиссельбургскую трассу разрушали 1200 раз. По три прямых попадания в день. Взрывались вагоны со снарядами и толом. Огромные воронки прерывали путь. Разбитые паровозы и вагоны лежали под откосами. Но удивительно четко действовали восстановительные поезда и летучки — на каждый стометровый отрезок пути в ночное время завозились аварийный запас рельсов и шпал, не менее двух вагонов балласта или шлака. Сгоревшие вагоны растаскивали тракторами, опрокидывали под откос мощными домкратами, засыпали воронки, и движение возобновлялось. Если требовалось, прокладывали обводные пути.
Контрбатарейную борьбу с противником вели группы дальнобойной артиллерии, включая крупнокалиберную морскую, установленную на железнодорожных платформах. Зенитно-пулеметные взводы в начале и конце состава защищали поезда от самолетов. Истребители и бронепоезда сопровождали эшелоны с бензином и боеприпасами. Подходы к мостам прикрывали зенитки и дымовые дивизионы. Достаточно сказать, что за год над трассой сбили 102 вражеских самолета.
Буквально через две недели после начала действия шлиссельбургской трассы ленинградцы ощутили результат прорыва блокады — их хлебный паек сравнялся с московским! В апреле по карточкам уже выдавали свежее мясо, сало, пшеничную крупу.
За тяжеловесный состав на шлиссельбургской трассе машинист получал премию — 15 граммов маргарина и пачку папирос. За хищение продуктов грозил расстрел на месте.
К концу мая в Ленинград стало приходить до 35 поездов в сутки. На Ленинградском фронте быстро забыли про «снарядный паек», существовавший с начала блокады. Один эшелон заменял тысячу легендарных «полуторок», маленьких грузовиков, работавших на ладожской Дороге жизни.
Город стал набирать силы! Внутри блокадного кольца работали заводы, фабрики, учреждения. Продукцию ленинградских предприятий — радиостанции, оптику, генераторы, стволы морских орудий и сами орудия ждали на других фронтах страны. Город жил. Даже медали «За оборону Ленинграда», учрежденные в 1943 году, блокадный город отчеканил сам — на Монетном дворе в Петропавловской крепости.
Из паровозной колонны в 600 человек погиб каждый третий. Из 30 политруков в живых осталось только пятеро. Цифры потерь среди тех, кто строил, оборонял и восстанавливал трассу, не подсчитаны до сих пор.
Военные историки утверждают: через «коридор смерти» в осажденный Ленинград было привезено 75 % всех грузов, остальные 25 % дала ладожская Дорога жизни.
После войны «коридор смерти» приказали называть Дорогой победы.
Если выйти на Невский проспект и спросить горожан, что они знают о Дороге победы или «коридоре смерти», то ответом будет пожимание плечами или уточняющий вопрос: «Возможно, вы имеете в виду Дорогу жизни?»
Автор этих строк сам столкнулся с информационным вакуумом, когда попытался разобраться, в каком таком «коридоре смерти» работал его отец-железнодорожник, чьи скупые рассказы он слышал в детстве и юности. Не удалось найти ни строчки!
Нисколько не пытаясь умалить значение ладожской Дороги жизни, которая спасала город в самую страшную, первую блокадную зиму, призываю поклониться всем, кто прошел шлиссельбургским «коридором смерти». Тем, кто горел в свои 20 лет на кондукторской площадке товарного вагона, кто выводил эшелон со снарядами из-под бомбежки и не видел пути, потому что кровь заливала глаза, всем тем девчоночкам с косичками, что остались лежать в воронках вдоль трассы. А солдаты, погибшие на Синявинских высотах и болотах? Каждый год по телевизору рассказывают про эти страшно погибельные места, где до сих пор работают поисковики, но за что полегли тысячи бойцов со всех концов Советского Союза в 50 километрах от Ленинграда за широкой Невой — не сообщают. Полегли они, не пуская врага к этой стратегической железнодорожной ветке, снабжавшей город с февраля 1943-го до окончательного снятия блокады в январе 1944-го. После войны тема шлиссельбургского «коридора» надолго оказалась закрытой. Успели выйти лишь две брошюры о героизме железнодорожников в «коридоре смерти», а затем грянуло «Ленинградское дело» — и блокадная тема, к которой ревновали ленинградских руководителей, тихо иссякла: Музей обороны Ленинграда закрыли, его директора-основателя Л. Ракова посадили на 25 лет. Страна смотрела в будущее, нужны были другие ориентиры. Только в 1970 году вышел ведомственный сборник мемуаров «Октябрьская фронтовая», в котором нашлось место и сдержанным воспоминаниям «колонистов». Еще через полтора десятка лет вышла суховатая, но дельная монография военного историка В. Ковальчука «Дорога победы осажденного Ленинграда» — о шлиссельбургском «коридоре смерти»: документы-цифры-документы. Историки воздали ей должное, идеологи постарались не заметить.
За два десятилетия уже сложился образ блокады: саночки, метроном, строгие патрули, подростки и женщины у токарных станков, Седьмая симфония Шостаковича в холодном зале Филармонии, зенитки смотрят в небо, полуторки и регулировщицы на ладожском льду… Еще одна дорога, подхватившая эстафету у воспетой в песнях Дороги жизни и спасшая Ленинград от дальнейшего вымирания, кому-то показалась лишней. Возможно, «коридору смерти» не повезло с названием. Лишь в 1984-м удалось добиться, чтобы «колонистов» 48-й признали участниками боевых действий. И только в 1995-м на втором этаже вокзала станции Петрокрепость открыли маленький ведомственный музей. То, чего не смогла сделать официальная, регламентированная история, пробилось через много лет. Мне довелось читать рукописные воспоминания участников тех грозных событий, написанные в семидесятые-восьмидесятые годы. Их собрал политрук 48-й колонны Георгий Фёдоров, известный как Жора-Полундра. Вопреки всем запретам просил друзей: напишите всё, что помните, напишите правду! Сохранила их в своей маленькой квартирке участница тех грозных событий Мария Ивановна Яблонцева, работавшая в колонне старшим кондуктором. И ужас, и восторг охватывали душу, когда я перепечатывал папку слежавшихся писем из прошлого!
