один-два абзаца. Сталин много читал. Он был самоучка, очень начитанный человек, несостоявшийся поэт, в этой книге есть его рассуждения о поэтическом творчестве. Вы знаете, мне Сталина не за что хвалить, но надо признать, что к писателям он относился с уважением: ценил талант. И если против него лично не высказывались, не задирали его, не оскорбляли, как это сделали Пильняк и Мандельштам, то он с уважением относился к собственному мнению писателя. Например, рассказ Андрея Платонова «Сомневающийся Макар» или «Тихий Дон» Шолохова. Ведь эти вещи вовсе не воспевали происходившее, они шли вразрез с установками того времени. Или «Дни Турбиных»! Ведь Осип Мандельштам написал явное оскорбление. Кстати, считается, что Сталин звонил Пастернаку, советовался насчет Мандельштама, и тот не заступился за коллегу. Если бы сказал, что Мандельштам гений, Сталин бы Осипа Эмильевича не тронул.
Еще Гранин рассказал, как его недавно пригласили на открытие Талион-клуба в бывшем особняке Шереметева, где был Дом писателей.
— В Лепном зале было накрыто угощение. И вот эти раздавшиеся вширь мужики в дорогих костюмах, налитые дорогими коньяками, пахнущие парфюмом, рассказывают друг другу, что здесь раньше было, это, дескать, дворец сподвижника Петра — Шереметева (а это совершенно другой Шереметев, никакого отношения к фельдмаршалу не имевший). Потом мне нечто вроде экскурсии устроили, говорят: сейчас мы вам покажем кабинет Михаила Зощенко, где он работал… Я говорю им, что у Зощенко никакого кабинета в этом здании не было, они руками машут: нет-нет, вы не знаете, нам сказали, что был, он там сидел и писал… И приводят в кабинет первого секретаря, где я отсидел несколько лет, когда был избран на эту должность. Бессмысленно спорить!
Я ходил по этому дворцу и вспоминал — призраки разных лет были со мною рядом. Вот здесь, в Лепном зале, сойдя с трибуны умер Борис Эйхенбаум… Здесь Жданов выступал, Ельцин… Вот тут, у лестницы, возле ресторана, был разговор с Олей Берггольц… Тени друзей виделись мне на шумном вечере сытых богатых людей… Раньше дворец принадлежал всем писателям города, теперь одному человеку…
Они всё восстановили — и масонский зал, и библиотеку, и лестницы… В библиотеке стоят антресоли, лестницы резные к ним, а для кого? Там и книг-то нет. Я хотел им предложить нашу писательскую библиотеку, да мысленно рукой махнул — не в коня корм!
— А вы знаете, где сейчас писательская библиотека? — спросил я, с тайным умыслом похвастаться добрым делом.
— Конечно. Я ее сам и перевозил, — к моему удивлению сказал Гранин. — Она на Васильевском…
— Ну да, да, — покивал я, припомнив, что Гранин с губернатором Яковлевым действительно были приглашены в качестве почетных гостей на выставку раритетов после перевоза.
Я спросил, не читал ли он мою недавнюю статью «Город на костях? Мифы Петербурга» в «Невском времени». Не читал. Я обозначил основную мысль, сказал, что триста тысяч трупов, которые приписывают Петру I, это чуть меньше самого большого в мире мемориального Пискаревского кладбища. Археология — наука материальная, не найдено в Ленинграде-Петербурге захоронений петровского времени такого объема. Не в Неву же умерших сбрасывали…
Гранин согласился, что Петербург построен не на костях и Петр вовсе не душегуб. Вспомнил Аню Андрееву из Меншиковского дворца, которая консультировала и меня, и его, когда он писал свой роман «Вечера с Петром Великим». Это меня порадовало. Сказал, что иностранные послы интриговали против Петра и завидовали становлению России у Балтийского моря, отсюда и разговоры о немыслимых жертвах. Да и московские бояре не жалели сплетен о Петре и его жертвах. Гранин сказал, что даже сейчас Москва ревнует к переносу Конституционного суда в Петербург. «Я тут с этими ребятами говорил, они настроены против. Председатель Верховного суда Зорькин… Да, они против…»
Гранин сказал, что сегодня сняли с должности Генерального прокурора Устинова, который недавно пообещал бороться с коррупцией. Сказал, что комментарии пока очень невнятные.
В Багдаде все спокойно?
Ведущие НТВ, не скрывая радостного душевного подъема, сообщают, что в Ираке убит главарь террористов Аз-Заркуи — его убили самонаводящейся бомбой или ракетой с американского самолета. Дом, в котором он проводил совещание, взлетел на воздух. Показывают кадры — это не дом взлетел на воздух, а целый квартал. За голову этого террориста американцы объявили приз в 25 млн. долларов. Теперь награда, похоже, найдет, героя.
Затем показывают выступление президента США Джорджа Буша — он полон удовлетворения. Наш диктор утверждает, что ликвидация Аз-Заркуи — вторая настоящая победа американцев в Ираке, после ареста президента Хусейна.
Выступает премьер-министр Ирака. С испуганным лицом говорит, что тот, кто встал на путь насилия, должен одуматься. Затем Тони Блэр, напоминающий своим косоглазием комика Савелия Крамарова, говорит, что у них еще много работы в Ираке.
По 1-му каналу сообщают, что один офицер армии США отказался служить в Ираке, объяснив, что не желает воевать с мирным населением, которое никак этого не заслуживает. Он выступил с заявлением по каналу CNN.
Убийство без суда, без законного приговора, стали нормой. Слово «террорист» как некая индульгенция прощает любые жертвы, в том числе среди мирных жителей, которых разрывает на куски «особо точное» оружие.
Кто объяснит ребенку, что голова американского заложника ценнее тысяч убитых иракцев?
По Васильевскому острову шел желтый вагон трамвая с дверями-гармошками, трамвай моего детства и молодости. В трамвае ехали немолодые трамвайщики. И так тепло стало.
На сберкнижку пришли солидные деньги, которых я ниоткуда не ждал и получать побоялся. Думал, бухгалтер напутала с зарплатой — заплатила вперед за три месяца.
Оказалось, гонорар с «Радио России» за чтение моих рассказов из книги «Чикагский блюз» — цикл называется «Дача». Читал заслуженный артист России Евг. Теличеев.
Вчера приезжал Максим, двигали мебель, снимали ковролин, укрепляли скрипящие половицы.
Еду на машине по Кривоносовской — идет Ашот с каким-то парнем. Притормозил, приспустил окошко.
— Привет, Ашот! Ну, кто у вас родился?
— Еще никто не родился, — обиженно блестит черными армянскими глазами Ашот, приятель Максима с детства, живет на нашей Деповской улице. Отец работает на железной дороге.
— А это кто, Женька?
Парень смотрит на меня, приглядывается. Женька! Его мать в прошлом году говорила, что он сбежал из армии от побоев и его посадили за дезертирство.
— Привет, Женька, как дела?
— Куево. Только что освободился. Паспорт надо получать, прописываться…
— Так хорошо, что освободился! Свобода! А паспорт получишь…
Я сказал, что скоро приедет Максим, пригласил зайти попозже.
Зашли. Три парня с нашей улицы — выросли на наших глазах. Ашот и Женька на два года младше Максима. Ашот сказал, что устроит Женьку на железную дорогу, в путевую часть, где начальником его отец.
— Будешь тележку возить до обеда, потом свободен, двенадцать тысяч платят, — расписывал будущую работу Ашот. — Государственная служба. Больничный лист оплачивают…
У Женьки умерла мать три месяца назад — рак груди. Ему даже не сообщили. (Отец погиб много лет назад — поехал на родину, и там что-то случилось.) Приехал парень из тюрьмы, а его никто не встретил. Пришел домой — там сестра Маша с рыночным хахалем, живут вместе. И еще одна сестренка — лет
