слушателей невнятную жуть.
Попов хотел свернуть тему, но я попросил не ходить вокруг да около — Рубашкин своими алармистскими звонками придал конфликту публичный характер, а скрытыми цитированиями моих статей он показывает, что будет и дальше раздувать из мухи слона. Поэтому я хочу обнародовать свой ответ Рубашкину по поводу его критики. Я нагнулся к портфелю и резко вытащил папку, где лежало письмо. Рубашкин, сидевший рядом, отпрянул, словно я достал гранату.
Попов пытался вяло протестовать — может, не надо, сегодня день рождения Фонякова, но мне показалось, ему хочется понаблюдать за конфликтом, и он мысленно потирает руки. Я раздал всем членам Совета по экземпляру письма. Штемлер сказал, что прочтет дома, а сейчас хочет высказать свое мнение по поводу моей публикации в «Неве». И сильно волнуясь, сказал, что моя повесть в виде дневниковых записей хороша, но вот один кусок не хорош, лучше бы его не было, но в его появлении виноват не автор, а власть, которая всё неправильно трактует, стравливает людей и т. п. Ему даже чуть плохо не стало, он стал задыхаться от волнения. Я попросил его не волноваться, он с трудом перевел дыхание, махнул рукой, замолчал…
Рубашкин уже пустил по кругу мой журнал с подчеркнутыми строками. Тут обнаружилось, что многие не читали «Невы», но по лицам было видно, что подчеркнутые слова тревожат членов Совета. Я решил прочитать письмо вслух. И прочитал громко, с поворотами в сторону Рубашкина. Тот пытался снисходительно улыбаться.
Председателю Секции критики Союза писателей Санкт-Петербурга А. И. Рубашкину
Копии: 1) В. Г. Попову, председателю Совета Союза писателей Санкт-Петербурга; 2) Членам Совета Союза писателей Санкт-Петербурга.
Уважаемый Александр Ильич!
Позвольте поблагодарить Вас за внимание к публикации моих дневников «Хроники смутного времени» (журнал «Нева» № 7 за 2006 год) — говорят, Вы их внимательно прочитали. Вместе с тем, мне стало известно, что Вы обзвонили изрядное число членов нашего Союза и, цитируя отдельные места моих дневниковых записей за 1995–2001 годы, постарались внушить коллегам, что автор публикации не совсем дружественно относится к евреям.
В частности, как передают коллеги, Вам не понравилось перечисление в моих дневниках фамилий некоторых телевизионных комментаторов и политиков, которые своими пространными рассуждениями о происходящих в ельцинской России переменах не внушали мне в те годы доверия, да и сейчас не внушают. Вот эти господа: Познер, Сванидзе, Миткова, Явлинский… По каким-то только Вам известным признакам отнеся всех этих российских граждан к евреям, Вы сделали вывод, что автор уже тогда, десять лет назад, плохо относился к указанной нации, поскольку позволил себе не верить этим постоянно мелькающим в телевизоре господам, о чем и записал в своем дневнике.
Сильный аргумент. Но с таким же успехом можно обвинить в антисемитизме и дворовую собаку, которая облаяла подошедшего к воротам господина, оказавшегося евреем.
И еще один эпизод (возможно, есть и другие), который — опять же, по слухам! — Вы откомментировали схожим образом. А именно — мои впечатления от обсуждения в декабре 1998 года средствами массовой информации двух вопросов: возможного импичмента президенту Б. Ельцину (итоги голосования по этому вопросу в Думе) и заявления депутата Виктора Илюхина о чрезмерном, на его взгляд, представительстве в окружении Ельцина лиц еврейской национальности. В своей записи я сетую на то, что заявление Илюхина полощут по всем каналам, раздувают до масштабов антисемитской угрозы, а неприятную для тогдашней власти тему импичмента спускают на тормозах.
Разве так не было, и я исказил факты? Или согласно Вашей логике я должен был сломать от восторга карандаш, фиксируя для потомков «гениальный» пиаровский ход телевизионных мудрецов, предложивших гражданам привычную «еврейскую» тему для прикрытия (сокрытия!) факта геноцида русского народа, что тогда и вменялось Ельцину в вину наравне с развязыванием войны в Чечне? Если Ваши претензии к тексту достоверны, то они лишь подтверждают правильность сделанного мною десять лет назад наблюдения о том, что никого уже не волнует геноцид русского народа и обществу позволено обсуждать лишь то, что как-то задевает евреев.
Дорогой Александр Ильич, попытайтесь запомнить: никто не запретит мне иметь свое мнение, записывать его в дневник, и знакомить с этим мнением читателей! Так же как и Вам — иметь собственное по поводу произошедших событий. Этим можно бы и закончить, кабы не одно обстоятельство: как уведомил меня наш председатель В. Г. Попов, Вы собираетесь предложить членам нашего Совета провести некую «экспертизу» опубликованного в журнале «Нева» моего текста на предмет содержания в нем антисемитских настроений.
Опомнитесь, Александр Ильич! Время всевозможных осуждений и разоблачений, в которых Вы за многие десятилетия членства в Союзе писателей, наверное, принимали участие, к счастью, прошло. Да и не ищите глубины на мелком месте! Вы имеете полное право спорить и не соглашаться с выводами, которые содержатся в публицистической статье, но спорить с мыслями и чувствами автора дневниковых записей десятилетней давности по поводу происходившего тогда в стране — попросту смешно. И некорректно. Так можно дойти до цензуры мыслей и настроений, причем цензуры самого худшего свойства — замешанной на преданности одной националистической идее. Насколько мне известно, у Вас не вызвало протеста гротескное изображение в моих дневниках фигуры известного мансийского писателя или рассказ о мародерстве и безобразиях, которые творились в Армении после землетрясения 1989 года, не вызвали нареканий записи о соседях-корейцах, досаждавших автору. Да и гнусное поведение отдельных русских, описанное мною, не возбуждает у вас подозрений в моей русофобии.
С ужасом думаю: что будет, если каждый из «национальных» критиков предъявит автору счеты по поводу поступков своего народа, описанных без пафоса и пиетета? Что произойдет с обществом и литературой, если критики начнут разбираться не в поступках литературных персонажей, а в их национальностях и на этой основе обвинять авторов, например, в антисемитизме? Такие попытки, увы, не редкость, и они давно названы топоровщиной, по имени Вашего коллеги-критика, выступившего, кстати, недавно в журнале «Город» с рецензией на повесть Евгения Каминского, опубликованную в журнале «Звезда».
Если Вы всерьез намерены и дальше рассуждать на указанные темы, то хочу обратить Ваше внимание на следующее. Для обсуждения художественных достоинств и недостатков литературного произведения существуют такие формы как диспуты, рецензии, читательские конференции и т. п., и Вы окажете моим публикациям большую честь, если пойдете по этому пути. Обвинения же автора публикации в каких-либо деяниях или намерениях рассматриваются по российским законам исключительно в суде. И бремя сбора доказательной базы полностью ложится на истца. Иными словами, даже в суде автор защищен презумпцией невиновности, он не должен оправдываться и развеивать подозрения истца в своей неблагонадежности. В противном случае, обвинения, высказанные публично, могут быть признаны клеветой, какими бы благими намерениями (например, провести «общественную экспертизу») ни прикрывался обвинитель.
Для уважаемых членов Совета сообщаю, что моя рукопись «Хроники смутного времени. Из дневников» была прочитана и одобрена к печати следующими сотрудниками журнала «Нева»:
1) Зав. отделом публицистики Борисом Соломоновичем Давыдовым,
2) Зав. отделом поэзии Борисом Григорьевичем Друяном,
3) Зав. отделом прозы Владимиром Михайловичем Шпаковым,
4) Зам. главного редактора Александром Мотельевичем Мелиховым (Мейлахсом),
5) Главным редактором Борисом Николаевичем Никольским.
На мой взгляд, один этот факт красноречиво свидетельствует о надуманности обвинений в адрес публикации.
