звонки и выпил три стакана крепкого чаю. Написал семь страниц от руки.
Привез из Ленинграда четыре томика Л. Н. Толстого, с ятями и ерами, прижизненное издание, типография Каспари. Ольгино наследство, от ее бабушки-артистки. Публицистика, статьи. Читал «Что такое искусство». Поразительно! Напишу отдельно.
Из Владивостока прилетел брат Юра с сыном подростком Юрой. Мой племянник, помню его трехлетним. Синеглазый, черноволосый. Глаза от мамы, волосы и смуглость от отца. Бойкий парень. Сразу стал подбрасывать вверх Максима и называть его братаном. Максим в восторге. Ходит за ним по пятам.
Отпуск с приездом брата пошел набекрень. Суета, шум, зычные окрики сыну, дежурная выпивка с утра (пьет понемногу и не пьянеет; утренний стопарь — как фронтовые сто граммов перед атакой), транзистор на полную катушку, обед за столом на улице, воспоминания, рассказы о лихой жизни во «Владике», опять выпивка… Ольга в тихом ужасе. Подумывает о том, чтобы уехать с Максимом к родителям на «69-й километр».
Только сегодня взялся за перо. Сделал в предбаннике кабинет — положил лист толстой фанеры на стиральную машину, поставил настольную лампу, пепельницу — и работаю. Брату объявил, что больше не пью. Надеюсь прорваться.
Брат уехал. Бутылок осталось, как после свадьбы. Племянники сдавали их два дня, но бутылки до сих пор обнаруживаются в самых неожиданных местах.
Сегодня бродил в лесу около горы Серенада, собирал понемногу грибы и обмозговывал весь этот шум, гам, ссоры, признания в любви и обильные возлияния на протяжении десяти дней.
«Никогда я не проводил свой отпуск так бездарно», — крутилась на языке первая фраза рассказа, который я мысленно начал писать в лесу. Назвать рассказ я так и решил — «Бездарный отпуск». Но чем дольше я размышлял о прошедших десяти днях, тем яснее понимал, что бездарными они были в смысле конкретной работы над повестью о семье, но не впечатлений. Да, я не отписался в том объеме, который намечал на отпуск, не отпечатал установленного числа страниц, но узнал ближе теперь уже единственного своего брата, от которого всегда был далек не только географически.
…Мы сидели с Юрой около нашего ручья с финским названием Тервайоки, и брат вспоминал разное. Потрескивал костерок, Юрка почесывал босые пятки, рвал со свисающего куста малину и рассказывал, как после войны ходил играть в футбол за команду пионерлагеря «Двигатель», который рядом, наискосок через шоссе, и оплата за один матч была установлена ему по высшей таксе — двойной обед и семь компотов. Пионеры кормили его до матча и после, и он всегда забивал несколько голов. Он хорошо играл в футбол.
Юра рассказывал, как дрался из-за сестры Веры в эвакуации. Ее звали коровой за то, что ее легко можно было отвлечь за столом и утащить еду из тарелки.
— Смотри! Смотри! Коров ведут! — показывал ей сосед за окно.
Она оборачивалась, и куска, как не бывало. Вера плакала, Юрка лез в драку.
Еще Юрка вспоминал, как Володя устроил драку в сестрорецком морге, когда начальник этого заведения отказался принять «труп», потому что бортовая машина (я помню эту машину, и матрас помню, на котором в кузове лежала мать), которую братья уговорили сделать этот рейс, в спешке проехала по газону. Шофер спешил. Так вот, Володя бил лысого глазастого санитара шваброй по голове, и тому пришлось запереться в кабинете и вызвать по телефону милицию. С приездом пожилого майора, который знал нашу семью, всё устроилось и успокоилось.
Я пришел из леса, начал разбирать грибы, вспомнил всё это, и сделалось невыносимо грустно.
Ушел в свой предбанник-кабинет и набил целую пепельницу окурками. Кабинет в предбаннике решил оставить: здесь мне никто не помешает.
В гараже новый главный инженер. Пришел вечером к нам на площадку. Я один, сторожа нет. Сижу, пишу. Подал мне руку, назвался Сашей. Я — Димой.
Крепкий сорокалетний мужик с сединой в черных волосах, высокий, кареглазый. Симпатичный. Говорит быстро, отрывисто, чуть нервно. И всё время двигается: ходит по вагончику, сядет-встанет, выглянет в окно, закурит, посмотрится в зеркало, сунет нос в бумаги, выйдет, войдет. И глаза бегают. Про таких говорят — душа не на месте. С похмелья, что ли? Чего пришел, неясно. О работе не спрашивает.
— А где, — говорю, — вы раньше работали?
— Я два месяца, как из Афганистана. Ты, говорят, писатель?
— Пишу понемножку, иногда печатаюсь.
— Пошли кого-нибудь за выпивкой. Я деньги дам.
Достает бумажник.
— Все разошлись. Только одна машина не приехала. Но у меня есть немного.
Достал полбутылки водки, закуску, налил ему стакан.
— А себе?
— Я на работе не употребляю.
— Пей, — отлил мне в кружку. — Я приказываю.
Выпили. Пересказываю своими словами.
Служил подполковником, заместителем командира дивизии. Выгнали из армии «за жестокость».
До этого служил на реке Уссури, в погранвойсках. Красная икра ведрами на балконе стояла. Тихо, спокойно, друзья, охота, рыбалка, квартира. Сейчас дали через райком однокомнатную, прописка областная, гатчинская. Предложили несколько мест — выбрал гараж. Но чувствует, что долго не задержится — скучно. Планерки, бумаги, масло, железо, бензин… Не его это.
Никакой особой жестокости не было. Была война. Разнес мечеть, аул в 70 домиков и еще что-то. У дивизии были неудачи, много потерь. Приехала комиссия КГБ (дивизия кагэбэшная, пограничная), надо было найти виноватых. Виноватым сделали его. Он не обижается, это нормально.
Когда были подозрения, что дорога заминирована, сажал в головной БТР муллу и ехал с ним. Сажая в машину нахмуренного муллу, он объявлял прихожанам мечети, что мулла едет в гости и он подвезет его. Весть про муллу мгновенно распространялась по округе, и душманы убирали с дороги мины.
У него были переводчики из местных, агенты. Когда-то они учились в СССР. Он подкармливал их, дарил солдатскую одежду: ватники, куртки, ботинки.
Душманы ставили английские мины, которые взрываются под нужной машиной в колонне: первой, второй, …десятой. У Саши М. были личные позывные — «Витязь-01». Так к нему обращались и в компанейском разговоре, потом это строго запретили: душманы обзавелись техникой и стали перехватывать разговоры в эфире, а потом с помощью двойных агентов выслеживать и убивать командиров. Переводчики могли работать на два фронта. Был приказ ходить без погон и обращаться только по именам. Он лично убил около семидесяти «басмачей» за три года службы.
Однажды три душманские банды встретили его колонну на горной дороге и подорвали головную машину из гранатомета. Душманы были на конях, но с современным оружием: станковые пулеметы, гранатометы, даже минометы, подвязанные к лошадям в специальных чехлах. «Витязь-01» дал команду замыкающим машинам окружить басмачей, зайти им с тылу, и когда те доложили, что встали за рощицей в засаде, колонна открыла огонь из крупнокалиберных пулеметов. Душманы побежали — их встретили огнем наши БТР. Из 800 человек убили около 200. М. говорил, что ходил потом среди обезображенных, оскаленных трупов и ничуть не боялся.
Температура в тени +57, в БТР +87. Открывать люки нельзя: могут послать пацанов забросить в люк гранату. У «Витязя-01» была охрана шесть человек, которую он набрал из тех, кто постоянно попадал на гауптвахту и пил. Охрана полагалась ему по должности. Комсомольцев-активистов, рекомендованных замполитом, он отверг. Один парень заслонил М. от пулеметной очереди. М. представил его к ордену Красной Звезды. Парень отрицал, что сунулся под пули, чтобы спасти командира. Ему пробило легкие и печень.
