состоится.
— Пишите другой. Начальник отдела — номенклатура парткома. Туда болваны попасть не могут. А у вас он болван…
— Какой есть…
На меня посмотрели выразительно и сочувственно: эх, парень!..
В конце дежурства, когда я уже заранее записал в журнал: «За время дежурства происшествий не было», загорелась машина в гараже — замкнуло электропроводку.
Меня подняли из-за стола крики. Выскочил из будки — в утренней мгле метались фигурки людей на фоне огня. Под откинутым капотом горел двигатель. Вернулся в будку, схватил огнетушитель и побежал к машине. Пламя сбивали снегом, водой, два пустых огнетушителя валялись рядом. Дернул ручку, перевернул колбу, и несильная струйка вырвалась из огнетушителя и пропала в огне.
Было страшновато.
— Отходи, отходи, рвануть может! Пожарников надо вызывать!
Два парня швырнули снег из ведер на шипящий двигатель и отбежали.
Был соблазн бросить огнетушитель и отбежать — пламя и не думало уменьшаться. Но достоял до конца, и что удивительно — пламя погасло. Оборвалась струйка, и погасло пламя. Видимо, выгорел бензин в карбюраторе, а дальше огонь не пошел.
Бросил пустой огнетушитель и пошел в будку отмечать путевки и выпускать машины на линию. И был взволнованно горд собой, что стоял один против горящей машины и загасил пламя. Теперь понимаю тот азарт, который толкает людей на разного рода «подвиги»: спасать колхозные трактора (да мать их яти, миллионы на ветер пускаем!) и т. п. Раньше, читая, подобные сообщения, осуждал такую отвагу. Теперь понял: азарт сильнее нас.
Сейчас, в электричке, вспомнил свою преждевременную запись в журнале. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!
Ольга уже два месяца ежедневно ходит босиком по снегу и обливается холодной водой. Решила жить по методу Порфирия Иванова.
Сначала она выходила босиком на балкон и глубоко дышала. Потом мы закрыли балкон на зиму, и она стала выходить на улицу. Постоит вечерком в накинутой на рубашку шубе, подышит глубоко, скинет тапочки и пройдется босиком по снежку. И поднимается в квартиру, лезет в душ. Блаженствует. Каждый вечер, без пропусков.
Несколько раз ее видели соседи. Она здоровалась, никак не комментируя свое поведение. Лестница у нас тихая, почти никого не знаем, но со всеми здороваемся. Вскоре я стал замечать, что со мной стали здороваться как-то участливо, жалеючи. Бабульки, когда мы возвращались с Максимом из садика, пытались заговаривать с нами и расспрашивать о житье-бытье. Ольгу тоже стали вежливо расспрашивать о жизни, подбадривать словами типа: «В жизни всякое бывает, пройдет. Вот у Клавки из двадцатой квартиры мужик тоже пил, гонял ее по ночам, а потом и повесился. Она за офицером сейчас замужем. Он ее с ребенком взял».
Мы с Ольгой сделали вывод, что дворовая общественность растерялась и не знает, как расценить ее выходы в ночной рубашке на улицу. То ли помешательство, то ли муж гоняет.
Ольга шьет. С 1 февраля она берет патент на шитье на 11 месяцев, до конца года.
Вчера принесла фотографию оптофона, который разработали в ее лаборатории в НИИ «Дальняя связь». Фото с выставки. На табличке, среди разработчиков, можно прочитать и ее фамилию. Теперь могу хвастаться, что моя жена — один из создателей оптофона. С виду обычный телефонный аппарат, но сигнал идет не по проводу, а по стеклянному волокну. Военная разработка, испытывают в Кронштадте. Показали фото Максиму. Он рассматривал с гордой улыбкой.
Бегаю по Смоленскому кладбищу, но не систематически.
Дочитал роман А. Житинского «Потерянный дом, или Разговоры с милордом». Писал он его семь лет. Элегантно написано, но его повести нравятся мне больше.
Сегодня день рождения Владимира Высоцкого, ему было бы 50 лет. В 1987 году ему посмертно присудили Госпремию. Говорят и пишут о нем много. По телевизору показывали его квартиру, экскурсию вела мать. В «Неве» его «Роман о девочках», неоконченный. Прочитал. Так себе, ничего особенного. Марина Влади выпустила во Франции книгу воспоминаний, где ругает Евг. Евтушенко и Андрея Вознесенского за то, что они не помогли ему напечататься. Вознесенский в газете «Труд» оправдывается. Вдова, дескать, многого не знает, время было тяжелое, и даже его, Вознесенского, мало печатали.
Короче, суета вокруг этого юбилея и ажиотаж. Все стали его друзьями.
«Я не люблю манежи и арены — там миллион меняют по рублю…»
Лежит у меня интервью с ним, взятое после концерта во Дворце моряков в 1974 году, и его автограф. Никто не захотел тогда напечатать — шарахались и махали руками: «Убери! Убери!». Будет настроение — напишу об этом.
Ольга строчит на машинке — шьет женские береты из черного сукна. Сдает их по патенту в магазины, по выходным ездит торговать на Некрасовский рынок — там специальные отделы для кооператоров.
Береты случились так. Мы пошли в Эрмитаж на выставку американской живописи, стояли в уличной очереди, и вдруг Ольга стала внимательно поглядывать на одну девицу, словно пытаясь вспомнить ее. Молча обошла девицу вокруг (та стояла с парнем) и вернулась с загадочным лицом.
— Что такое? — спрашиваю.
— Подожди, подожди, потом скажу, — и вновь пошла к девице.
Та забеспокоилась — парень показал ей на Ольгу. Я тоже забеспокоился. Ольга вернулась.
— Видишь, — говорит, — на ней берет? Это сейчас самое модное. Хочу попробовать сшить.
Девица с парнем поглядывают на нас, мы на них. Ольга прямо-таки пялится. Они нервничают, шепчутся, отвернувшись. Занервничаешь, когда твою голову сверлят взглядом.
— Давай, — говорю, — подойдем, попросим показать… Что тебе от нее надо?
— Мне надо посмотреть, как околыш с тульей совмещается. Да неудобно.
— Пялиться, — говорю, — еще неудобней. Пошли…
Девица, когда узнала, почему Ольга на нее пялилась, засветилась гордостью. Сняла берет, дала посмотреть.
Пришли домой, Ольга кальку раскатала, стала делать выкройку. До ночи сидела — ничего не получается. Справочник по геометрии для 8-го класса достала, усеченную пирамиду стала изучать. Чертила, вырезала, примеряла, сшила опытный образец из своей старой юбки. Я чуть со смеху не упал.
— Что ты, — говорит, — смеешься! Помог бы лучше! Надень на себя, я посмотрю.
Пришлось надеть.
— Ты мне голову своими булавками не повреди. Мне этой головой еще роман до утра писать.
— Не бойся… Отойди подальше… Фу, гадость какая. Ладно, снимай, сейчас переделаю.
Я на кухне на машинке стучу, она в комнате строчит азартно. В четыре утра — новая примерка. Ничего не получается. И формула не помогает…
На следующий день вместе взялись за геометрию. Сложное дело — выкройки. Теоретически понятно, а практически горшки или сковородки получаются. Не удается раскроить перевернутую усеченную пирамиду с донышком и околышем. Легли спать. Вдруг Ольга вскакивает, шуршит бумагами, зовет: «Придумала! Вставай, поможешь!» Смотрю: она два листа ватмана склеила и пирамиду из них свернула.
— Поднимай вверх руку, держи пирамиду над головой и крутись медленно. А я со стула карандашом прямую линию по ней поведу.
Гениально! Вроде как деталь в токарном станке крутится, а по ней резцом-карандашом риску ведут. Я
