С тем временем у меня связано одно воспоминание, которое мучает меня все эти годы.
Как-то к нам пришла незнакомая старуха, изувеченная артритом настолько, что походила на сгоревшее дерево. Она страдала от невыносимой боли и умоляла отца помочь.
Отец взял ее руку в свою и начал молиться.
По его лицу было видно, что он растерян.
Он не чувствовал в себе прежней силы. Несчастной не становилось лучше.
Отец, сглатывая слезы, сказал:
— Прости меня, бабушка. Господь отнял у меня силу.
Это было последним ударом: сперва покушение, от которого он так и не оправился, потом охлаждение отношений с Николаем, теперь — это.
Господь будто оставил его.
Когда Дуня вернулась после похорон матери, то увидела исхудавшего, похожего на покойника человека, обессилевшего после многомесячных кутежей.
Наступило Рождество. Всегда такое радостное, сейчас оно казалось неуместным и даже кощунственным. Это было не только настроение нашего дома, но всех домов, которые я знала.
Отец таял на глазах. Дуня уложила его в постель. Она ухаживала за ним, как за ребенком, и одновременно тянула на себе весь дом — Катя вернулась в Покровское.
Я была в гостях у Маруси Сазоновой, когда пришло известие, что Анна Александровна попала в ужасную железнодорожную катастрофу. Она ехала из Царского Села в Петроград. Из-за сильного снегопада машинист не заметил какого-то важного знака, произошло столкновение двух паровозов. Анну Александровну ударило по голове упавшей балкой, ноги зажало и раздавило обломками. Ее вытащили из вагона и положили вместе с другими пострадавшими в зале ожидания на ближайшей станции.
Прибывшие доктора бегло осмотрели бездыханную Анну Александровну и убедились в близости ее к смерти. Они сочли преступным тратить на нее время, когда среди жертв были такие, которым еще можно было помочь. Анну Александровну оставили умирать. И так она пролежала много часов. К счастью, она почти не приходила в сознание и не страдала от боли.
Когда известие о происшествии достигло дворца, оттуда немедленно послали карету скорой помощи за Анной Александровной. Ею тут же занялись доктора, сетуя на упущенное время.
Обо всем этом я, давясь слезами, рассказала отцу.
Когда я дошла в своем рассказе до слов: «Она совершенно безнадежна», — отец с трудом стал выбираться из постели. Позвал Дуню, чтобы та помогла ему одеться.
Не обращая внимания на ее протесты, он приказал нанять автомобиль, чтобы везти его в Царское Село. (Тогда «наш» автомобиль кем-то из чиновников двора был радостно отобран у нас.) Я побежала за ним.
Еще час назад отец не мог самостоятельно поесть, но страшная весть заставила его двигаться — он был нужен Анне Александровне, которую искренне любил. Кроме того, со смертью Анны Александровны оборвалась бы тонкая ниточка, продолжавшая связывать отца и царскую семью.
Если бы отцу кто-то сказал, что он по своей воле поедет в Царское Село, где может столкнуться с царем, так обидевшим его, он бы не поверил. Сейчас же разрыв с царем и то, как истолкуют появление его среди придворных, ничего не значили.
Отец молча прошел мимо Николая. Царица стояла у изголовья кровати Анны Александровны. Отец опустился на колени у постели больной, взял ее за руку и произнес мягко, но настойчиво:
— Аннушка, Аннушка, проснись, поглядь на меня!..
Не дождавшись ответа, он снова позвал, на этот раз громче.
Веки ее задрожали и приподнялись.
— Отец Григорий, слава Богу. — И она снова впала в забытье.
Я заплакала, уверенная, что Анна Александровна умирает.
— Тише, дитя, — сказал отец, с трудом поднимаясь с колен. Затем каким-то непривычным, чужим голосом обратился к царю и царице:
— Она будет жить, но калекой.
Казалось, отец хочет сказать Николаю и Александре Федоровне еще что-то, но он повернулся ко мне:
— Пойдем.
Мы вышли из комнаты. Я шла позади него и видела, насколько ему самому плохо.
Когда за нами закрылись высокие двери, отец зашатался, колени его подогнулись. Я не смогла бы его подхватить, он был слишком большой для меня, но все равно бросилась к нему — слишком поздно. Он упал навзничь, сильно ударившись о пол. Я закричала.
Слуги бросились его поднимать, а я держала его за руку. Она была ледяной, а лицо — пепельно- серым, совершенно безжизненным.
— Позовите доктора! — кричала я.
— Не надо! Отвези меня домой.
Слуги отнесли его к автомобилю, где ждала Дуня. Мы усадили отца, и Дуня велела шоферу быстро везти нас домой.
Там Дуня немедленно уложила отца в постель. Удостоверившись, что отец спокойно уснул, она пришла ко мне на кухню. Лицо ее было мрачным.
Она сказала:
— Думаю, ему недолго осталось жить. Пойдем, посидим с ним.
Мы вместе смотрели на отца. Дыхание его было поверхностным, щеки ввалились, лицо белое, почти как наволочка, кожа туго натянута на скулах и похожа на пергамент. Тело холодное, как у мертвого.
Вернувшись из гимназии, Варя присоединилась к нам. Мы просто сидели у постели отца, то и дело подтыкая одеяло, как будто это могло его согреть.
Телефон зазвонил, когда я как раз сокрушалась, что Александра Федоровна не задержала отца.
Звонила царица.
Ей только что сообщили, что отцу сделалось плохо, и она хотела узнать, не надо ли чего. Я поблагодарила. Но, очевидно, в моем тоне прорвались ноты обиды. Александра Федоровна все поняла. Она сказала:
— Все мы, сбитые с толку, допускали ошибки, не верные суждения. Но сейчас важно, чтобы твой отец поправился.
Александра Федоровна сказала, что послала цветы, и попросила уверить отца в ее глубокой к нему привязанности.
Скоро цветы прибыли, это оказался огромный букет, а с ним — большая корзина с фруктами, такая тяжелая, что одному из переодетых полицейских, вышагивавших целыми днями у нас под окнами, пришлось помочь посыльному втащить ее вверх по лестнице.
Отношения с царской семьей были восстановлены, но чего это стоило отцу…
Позже отец говорил, что, входя в комнату, где лежала Анна Александровна, он не знал, способен ли вылечить порез на пальце, не то, что сломанные ноги и разбитую голову. Но уже поднимаясь с колен у постели больной, отец почувствовал, как сила возвращается к нему. Так и было.
Глава 27
Поиски виноватого
