Новые приключения в Стране Литературных Героев

смахивает. Как говорится, не будем останавливаться на достигнутом, двинемся дальше, туда, где можно не только услышать, но и увидеть!..

И, поскольку со стороны Гены возражения, естественно, не последовало, они в самом деле видят того же Ноздрева.

Ноздрев. Ба, ба, ба! Какими судьбами?

Впрочем, что значит «того же»? Ведь нам уже сказали: с одной стороны, да, «именно того», а с другой – нет, «это да­леко уж не тот будет Ноздрев». Словом, и тот и не тот. Да­же свое знаменитое «ба, ба, ба» он хоть и по-прежнему произносит, но уже иначе, куда солиднее. Поэтому мы и бу­дем именовать его Ноздревым Вторым, а того, гоголевско­го – Ноздревым Первым.

Племянник (несколько принужденно). Кого я вижу? Уж не Ноздрев ли собственной персоной?

Ноздрев Второй. Кому ж и быть, как не мне? Неужто так переменился?

Племянник. Признаюсь, не без того... Вот и бакенбарды ваши не те, что прежде...

Ноздрев Второй (благодушно). Эва что вспомнил! Бакенбарды! Нет, брат, теперь я уж не того... Хотя, впрочем, и старину бывает недурно-таки вспомнить, не так ли? Как мы, бывало, на ярмарке-то с ротмистром Поцелуевым да с поручиком Кувшинниковым кучивали, припоминаешь, старый греховодник? Или как с Чичиковым поросенка на постоялом дворе ели? Пом­нится, ты, шельмец, тогда возьми да и скажи покойнику Павлу Ивановичу...

Племянник. Я? Нет, я... То есть я помню, как вы с Чичиковым на постоялом встретились, но меня там в ту пору... (Желая замять неловкость.) А кстати спросить, почему покойни­ку? Неужели Павел Иванович...

Ноздрев Второй. А ты не слыхал? Да уж давненько. И один ли Чичиков? Плюшкин... Петух Петр Петрович... Генерал Бетрищев... Костанжогло... Полицеймейстер, тот, которого, пом­нишь ли, отцом и благодетелем города почитали...

Племянник. Как? И он?

Ноздрев Второй (с благочестивым вздохом). Что делать? Все там будем... Далее: председатель гражданской па­латы... Дама приятная во всех отношениях... Дама просто приятная... (Всхлипывает – без особой, впрочем, искренности.) Всё, брат, примерло. Всё на кладбище свезено.

Племянник. Значит, вы один остались?

Ноздрев Второй. Нет, зачем? Вот, к примеру, Собакевич жив. И вообрази: он по смерти своей Феодулии Ивановны воспользовался ее имением да, не будь дурак, на Коробочке женился – с тем, чтобы и ее имением воспользоваться. Моло­дец, право, молодец; я, признаюсь, в прежние времена к нему несправедлив бывал... Да вот еще зять мой Мижуев живехонек – помнишь фетюка? В мировые судьи подался. А Петрушка чичи­ковский при нем письмоводителем состоит и с женою его, во­образи, в самых приятельских отношениях!

Племянник. Любопытно. Однако ж... Простите меня, но, быть может, вы по старой своей привычке несколько...

Ноздрев Второй (необидчиво и беззлобно). Да уж договаривай, не бойся! Прилгнул, что ли? Нет, брат, говорено же тебе: я уж не тот. Ей-богу, как вспомню себя тогдашнего, так – тьфу! – плюнуть хочется. А теперь – шалишь! Теперь я попусту более не мелю, чтобы на бобах не остаться. Вот Манилов, тот ни в какую не переменяется, все своими бреднями занят, и что ж вышло? Вообрази, живет со своей благоверной в Кобеляках, нищета страшенная, потому что сынишка их Фемистоклюс все имение промотал и теперь сам служит в трактире Лопашова. В швейцарах.

Племянник. Ну а вы-то сами как? Служите?

Ноздрев Второй. Разумеется, служу. Как нынче без этого?

Племянник. И где же?

Ноздрев Второй. Да уж, понятное дело, не в тракти­ре. Ха-ха-ха!.. (Смеется со вкусом и веско заключает.) В Обще­стве частной инициативы спасения.

Племянник. Как, как?

Ноздрев Второй. Или, ежели точнее выразиться, в учрежденной при оном Обществе Комиссии для разбора обыва­тельских содействий.

Гена. Честно говоря, Архип Архипыч, я тоже не разобрал. Какое такое общество? Какая комиссия?

Профессор. Ах, Геночка, не в названии же соль! Салты­ков-Щедрин просто- напросто высмеивает здесь учреждения, воз­никавшие в ту пору и притворявшиеся ужасно деятельными и полезными, а в реальности, конечно, являвшиеся пародией на­стоящей деятельности. Ты, дружок, лучше вглядывайся в этого, нового Ноздрева, вслушивайся, как он говорит. С каким пафосом несет свою бюрократическую околесицу... Тем более что до нее-то дело наконец и дошло!

Ноздрев Второй. Да-с. Состою главным делопроизво­дителем этого отличнейшего учреждения, получаю прекраснейшее содержание, пользуюсь, вообрази, любовью подчиненных – у-у, они за мной, коли понадобится, хоть в огонь, хоть в воду – и, ежели пожелаю, могу жениться на купчихе с хорошим состоя­нием.

Племянник. Что ж, большому кораблю большое пла­ванье... И все же не откажите пояснить, в чем сущность вашего учреждения? Вашей комиссии?

Ноздрев Второй. Поясню, изволь. Комиссия наша – учреждение не частное, но и не казенное...

Племянник. Как так?

Ноздрев Второй. А вот так! С одной стороны, как будто частное, но с субсидией; с другой стороны, как будто ка­зенное, но с тем, чтоб никому об этом не говорить. Для начатия действий у нас открыто только два отделения: одно под назва­нием «Что Нужно?», а другое под названием «Что Ненужно?». В ближайшем будущем предполагается, впрочем, открыть еще третье отделение, под названием «И Да и Нет, или Ненужное не нужнее ли Нужного?». Однако поелику...

Ноздрев продолжает развертывать перед Племянником кар­тину деятельности своего странного учреждения, но мы его уже плохо слышим, – вероятно, причиной уличный шум. Не забудем: мы сейчас на людном Невском проспекте... Вернее, не совсем так: мы – в сатирической прозе Салтыкова-Щед­рина, а уж ее персонажи сошлись на Невском. Ведь Москва в «Горе от ума» – не просто Москва, а Москва Грибоедова; Петербург у Гоголя, Достоевского или Щедрина – тоже их Петербург.

Впрочем, как бы то ни было, сейчас-то важно одно: среди шума улицы профессор и Гена могут говорить о своем, не мешая Ноздреву. И он не мешает им.

Гена. «Не нужнее ли Ну...». (Поперхнулся.) Ну и ну! Это же абракадабра какая-то!

Профессор. Совершенно верно. Что и хотел доказать Щедрин.

Гена. Да... Это вы правильно про бюрократическую околе­сицу сказали. Нет, это ж надо! Вы только подумайте: Ноздрев, этот гуляка, врун – и вдруг таким бюрократом заделался!

Профессор. Во-первых, не вдруг, а во-вторых, бывает и такое. Подчинился моде нового времени.

Гена. И все-таки странно. Небось если бы этот Ноздрев себя тогдашнего встретил, он бы ему... то есть себе самому даже руку не подал. Слыхали, как он сказал? Как, говорит, вспом­ню себя прежнего, аж плюнуть хочется!