— Нет, что ты. Я умею завязывать узел так, что никто не отличит его от обычного. Я специально научилась ради тебя.
— У тебя столько талантов, которые ты никогда не показываешь на сцене. Все сонсы так одарены?
Верхнее кимоно небесно-голубого цвета упало к ногам танцовщицы, открыв взгляду императора три нижних. Целуя плечи девушки, он принялся медленно раздевать ее, восхищенный нежностью ее кожи, маленькой упругой грудью. Он никогда не встречал более миниатюрной женщины.
— В этот час моя спальня так красиво освещена, — прошептал император. Дыхание его уже стало тяжелым от желания. Прекрасная сонса взяла его лицо в свои ладони и обожгла страстными поцелуями.
Позади трона за ширмой находился коридор, который вел в личные покои императора. Солнечный свет проникал в спальню через бумажные экраны, расположенные высоко под потолком, и благодаря искусно вырезанным в бумаге узорам превращался в резное кружево лучей, пробивающихся сквозь кроны деревьев. Массивная низкая кровать купалась в потоках света, а покрывало с цветочным орнаментом напоминало луговое разнотравье. Император и его сонса утонули в мягкой постели.
Как в возлюбленном она не находила в этом человеке, властвующим над огромной империей, ничего особенного. На самом деле он был бы весьма посредственным любовником, если бы не его страсть — бездонная, неутолимая. И еще он был силен, гораздо сильнее, чем она могла предположить, а танцовщицы-сонса почти никогда не ошибались в оценке физических достоинств людей. Сын Неба медленно опустился на колени, приподнимая ее над собой и удерживая на руках без малейшего усилия.
Когда все закончилось, он выглядел так, будто победил в жестокой битве. Он лежал на ней, полностью опустошенный, устало и жарко дышал. Как и всегда в такие моменты, она ощутила какой-то странный порыв: сознание удивительным образом унесло ее вдаль, рисуя в воображении других мужчин, разных мужчин, — например, Яку Катту с глазами тигра, который приходил на аудиенцию к императору, или князя Сёнто, с которым она танцевала вчера вечером. Она смеялась над собственными фантазиями, называя себя «тайной Желтой Императрицей». Так прозвали императрицу Дзенну, которая правила страной вместо сына, занимавшего Трон Дракона, и, если верить слухам, познала тысячу мужчин. Поговаривали, что даже собственного сына она затащила к себе в постель. Непостижимо!
«Да, да, это я, — думала Осса, — новая Желтая Императрица, и я хочу каждого мужчину, какой только попадется мне на глаза». В душе она смеялась, испытывая вожделение, однако ласкала мужчин только своим танцем, вызывая в них ответное желание.
Лежа в сладкой истоме, все еще возбужденная, юная сонса думала о Сёнто и вспоминала, как прижималась к нему в танце Пятисот Пар. Легкое заигрывание во время таких танцев не воспрещалось, но она повела себя, как бесстыдница, и узнала, что тело у Сёнто упругое, словно у юноши, а движения плавные и уверенные, хотя танцевальному искусству сонса князь и не обучался. Знаменитый князь Сёнто — человек, которого ее император ненавидит всем сердцем. Каков же князь на самом деле, если убрать все то, что приписывает ему молва? Конечно, тогда они так и не поговорили — обстановка была неподходящей. Ей удалось лишь выяснить, что Сёнто остроумен, как она того и ожидала, и что ему нравится находиться в обществе молодых — она видела князя в окружении друзей его дочери. Почему император ненавидит его? Ей очень, очень хочется это знать. Но Сын Неба никогда не говорит с ней о Сёнто. О ком угодно, только не о Сёнто. Как странно.
Легкие волны грез подхватили ее, и, покачиваясь, она поплыла на них — Желтая Императрица, властительница в своем царстве. С блаженной улыбкой на устах Осса заснула.
6
Князь Сёнто сидел на небольшом возвышении в верхнем зале для приемов. Рука его опиралась на подлокотник кресла, кулак упирался в подбородок. Он смотрел прямо перед собой, на длинную пустую комнату, и разглядывал пылинки, которые медленно кружились в потоке солнечного света, лившемся через раздвинутые створки экрана. Снопы ярких лучей падали на пол, покрытый соломенными циновками, и выхватывали из тени между колоннами большие золотистые прямоугольники. День выдался теплый, воздух был наполнен терпким запахом осени.
Сёнто постарался дышать ровнее и освободить сознание от всего постороннего. После визита ЯкуКатты ему требовалось время, чтобы все обдумать. Князь чувствовал опасность. События стали происходить слишком быстро, грозя превратиться в огромный вал, природы которого он пока не понимал.
Никто не догадывался, как много надежд Сёнто связывал с прибытием своего духовного наставника. Теперь, когда час их встречи был уже близок, князя охватили неожиданные сомнения. К нему возвращается не брат Сатакэ; к нему едет совсем еще инициат, незнакомец, чью верность только предстоит испытать. За плечами у юноши лишь груз ботаистской догмы… и почти никакого опыта жизни в реальном мире — в том самом, бездуховном мире империи Ва. За долгие годы Сёнто привык к сдержанным суждениям своего прежнего духовного наставника и всецело полагался на безошибочную интуицию старого монаха — сейчас это и беспокоило Сёнто больше всего. Сатакэ-сум обладал огромным жизненным опытом, которым князь, будучи моложе своего учителя на несколько десятков лет, всегда мог воспользоваться. Теперь, однако, новый наставник Сёнто почти на столько же моложе его, на сколько Сатакэ-сум был старше.
Сёнто нетерпеливо побарабанил пальцами по ручке кресла. Утреннее происшествие взволновало его сильнее, чем он предполагал, хотя признаваться себе в этом не хотелось. Как подобное могло случиться в его саду? «Ох, Яку, мое шестое чувство подсказывает мне, что за „попыткой покушения“ стоял именно ты. Если так, я скоро узнаю об этом. Даже Черный Тигр может оступиться. Даже Черного Тигра можно изловить».
Стук в сёдзи вывел Сёнто из задумчивости. В проеме показалось лицо стражника.
— Танака пришел, ваша светлость, — негромко сказал он. Не «Танака-сум», а «Танака» — торговец, формально — просто слуга.
Сёнто кивнул, и стражник раздвинул створки, впуская в зал тучного мужчину в темном халате, обычном для торгового сословия. Сёнто не улыбнулся, хотя «маскировка» Танаки всегда его забавляла. В Янкуре, где купец представлял обширные торговые интересы Дома Сёнто, он славился хорошим вкусом в одежде и особым пристрастием к модным шляпам. Однако встречаясь со своим сеньором, Танака неизменно одевался в традиционный купеческий халат, темный и далеко не новый.
Торговец встал на колени, почтительно склонился, коснувшись лбом пола, и, ничего не говоря, сел. Сёдзи неслышно сдвинулись за его спиной.
— Присядь поближе, — подозвал Танаку Сёнто.
Не вставая с колен, купец подвинулся к возвышению. Сёнто задумчиво разглядывал торговца, служившего еще его отцу. Верный и преданный слуга. Умные глаза Танаки внимательно смотрели на князя, и он вдруг осознал, что и Танака мысленно оценивает своего господина. Сёнто улыбнулся.
— Рад видеть тебя, старый друг. — И это обращение прозвучало много теплее, чем обычное почтительное «сум».
Танака поклонился.
— Принимая меня, вы оказываете мне честь, ваша светлость. Позволю себе заметить, что счастлив видеть вас в добром здравии. Я был очень встревожен, узнав о том, что случилось сегодня утром.
Сёнто кивнул, совершенно не удивляясь, что известие дошло до Танаки. Среди прислуги князя у купца были свои люди, но, передавая Танаке новости, все они действовали на благо Дома Сёнто и по этой самой причине не подлежали какому-либо наказанию.
После княжны Нисимы Сёнто считал Танаку самым близким человеком, почти другом. Та самая разница в социальном положении в чем-то способствовала их дружбе, так как в Ва интересы равных слишком часто пересекались. И все же дистанция между ними не исчезала — они всегда оставались сеньором и вассалом, и в силу этого их взаимопонимание не нарушало принятых в обществе условностей. Тем не менее и князь, и торговец дорожили духовной близостью и всеми силами старались ее сохранить.
— Как дела в Плавучем Городе?
— Плавучий Город нынче держится на сплетнях, интригах и армии императорских стражников, переодетых во что угодно, только не в свою форму.
— Разве ты находишь это странным?
— Не то чтобы странным, ваша светлость. Скорее я бы сказал, что в последнее время все эти явления обострились. Кажется, наш юный монах — изрядная головная боль для слуг императора.
