Прародина Русов

прежде всего многочисленность индоевропейских слов, обозначающих 'высокие горы' И 'возвышенности' [пять слов. — И.Р.] (…) Это — ландшафт с широким распространением горного 'дуба' (*p^[h]er(k^[h]o)u- 'дуб', 'скала', *aĭk'- 'горный дуб') и ряда других деревьев и растений, растущих в высокогорных местностях. С такой картиной высокогорного ландшафта согласуются и данные о 'горных озерах' (ср. *or-u-n- 'большое озеро', 'море', ср. также и.-е. sal- 'море или озеро как соленое') и 'быстрых, стремительных реках' (Hap^[h] - 'река', 'поток', t^[h]ek^[h]o- 'быстро течь'), а также данные о высокогорном характере климата с пасмурным небом и частыми грозами: *neb^[h]es- 'облако', 'туча', 'небо', *Hŭent^[h]- 'ветер', *Hk'°uor- 'горный, северный ветер', *seŭ-/su- 'дождь', *sneĭg^[h]o- 'снег', *ĝ^[h]eim- 'зима', *(ĭ)ek'- и *eĭs-/*is- 'холод', 'лед'. Другой ряд слов, связанных с климатическими понятиями, исключает приурочение индоевропейской прародины к северным областям Евразии: ср. *g^[h]oer-m- и *t^lh] ep^[h]- 'жара', 'тепло'. Такая картина праиндоевропейского ландшафта естественно исключает те равнинные районы Европы, где отсутствуют значительные горные массивы, то есть северную часть Центральной Евразии и всю Восточную Европу, включая и Северное Причерноморье» [1, с. 866].

Относительно «горного дуба» уже речь шла. Относительно «ряда других деревьев и растений, растущих в высокогорных местностях» из книги Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова больше ничего узнать не удалось.

По поводу ряда других их утверждений приведем мнение И. М. Дьяконова: «Относительно экологии индоевропейской прародины, как она выявляется из индоевропейской лексики, кое о чем с авторами можно и поспорить; например, существование слов для «озер», «рек», а также «жары», «тепла», «ветра», «снега» ничего не говорит о природе и климате индоевропейской прародины: термины для «жары» и «тепла» есть в эскимосском языке, а для «снега» — в аккадском (среднегодовая температура +20 — +25°, средняя температура самого холодного месяца +7 — +12°). То обстоятельство, что реки в фольклоре имеют эпитет «быстрые» («быстра реченька»), не доказывает, что общеиндоевропейская прародина находилась в горах. Для озера нет вообще общего индоевропейского термина, и нет доказательств, что на прародине озера были горные» [47, с. 13].

Изо всех лексических аргументов о климате индоевропейской прародины заслуживает внимания разве что «*neb^[h]es- 'облако', 'туча', 'небо'». Можно согласиться, что такое значение действительно указывает на пасмурное небо. Но пасмурное небо вообще характерно для Западной Европы и, как мы убедились, было более характерно для Восточной Украины шесть тысяч лет назад, чем сейчас. Впрочем, погода и сейчас нас здесь частенько не балует. Но это не имеет никакого отношения к высокогорью.

Л. А. Лелеков в отличие от Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова привел весьма убедительные свидетельства лингвистической реконструкции климата индоевропейской прародины. Собственная древняя письменная традиция индоевропейских народов однозначно указывает на суровые зимы их прародины: «Только название «зимы» оказывается общим для праиндоевропейцев в их сезонно-климатической лексике, где названия прочих времен года либо отсутствуют, либо заметно расходятся. Конечно, зима была главным сезоном отнюдь не на берегах Верхнего Евфрата. «Ригведа» (10.75.2) и «Шатапатха Брахмана» (1.5.4.5) сообщают, что зимой деревья теряют листву, а птицы улетают. Показательна одержимость темой зимы в иранской традиции. По первому фаргарду «Видевдата» зиму учинил дух зла Ангро-Майнью, но по второму и по Яшту 5.120 — лично Ахура Мазда. Даже в поздней парсийской хронологии эон Заратуштры назывался hazang-rok zim, т. е. тысяча зим. А вот шумеров, семитов, хурритов тема и образ зимы нисколько не занимали, как и пребывающий в прямой связи с ними культ огня. Индоевропейцы же создали вместе с изощреннейшей ритуалистикой целую теософию огня, учение о том, что наблюдаемые формы бытия порождены и регулируются огненной первосущностью («Чхандогья Упанишада», V.3.7; «Брихадараньяка Упанишада», VI.2.8; «Махабхарата», III. 134.12; Гераклит, фр. 30, 64, 66 и др.)» [133, с. 34].

Таким образом, изо всей аргументации Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова относительно горного ландшафта остаются только «многочисленность индоевропейских слов, обозначающих 'высокие горы' и 'возвышенности'». Вот что они написали об этом: «В общеиндоевропейской лексике выделяется особая группа слов в значении 'гора', 'скала', 'возвышенность'. Это, в первую очередь, основа *p^[h]er (k^[h]o)u- 'гора', 'горный дубовый лес', 'скала', выступающая в сочетаниях с другими названиями 'горы', 'скалы' в атрибутивной функции со значением 'высокий', 'мощный'; далее — это основа *Hk'^o(e/o)r-, дающая рефлексы по всем основным древним индоевропейским диалектам, и производные от *k^[h]el-, сохранившиеся в «древнеевропейских» диалектах, анатолийском и греческом; а также формы *(o)nt'- *mn_ot^[h]-, сохранившиеся в крайних периферийных индоевропейских диалектах. При этом 'гора' мыслится как 'достигающая неба каменная громада', вершина которой скрывается в 'тучах'. Естественно допустить, что такая разветвленная горная лексика и связанные с ней представления могли возникнут лишь в условиях обитания в горных областях» [1, с. 669–670].

4.2. Индоевропейская горная лексика

Итак, согласно мнению Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова «такая разветвленная горная лексика» индоевропейцев состоит из (1) *p^[h]er(k^[h]o)u-, (2) *Hk'^o(e/o)r-, (3) *k^[h]el-, (4) *(o)nt'- *mn_ot^[h]-, итого из четырех слов. Разберемся.

1) «Связь общеиндоевропейского имени 'бога грома' *p^[h]er(k^{[h] o})u-n- и 'горного дуба', 'дубового леса на горе', 'горы', 'скалы' *p^[h] er(k^[h]o)u- легко объясняется древнейшими представлениями о 'молнии', поражающей мощные дубы на вершинах гор. Такие представления должны были отражать постоянно наблюдаемые явления в высокогорных районах обитания древних индоевропейских племен» [1, с. 615].

Как нам представляется, в высокогорных районах на вершинах гор лежат вечные снега (или хотя бы альпийские луга) и парят гордые орлы. А если вершины гор поросли дубовым лесом, то это не очень высокие горы. А может быть, просто холмы. Или небольшие холмики. Да и на равнине молнии часто бьют в высокие дубы, и это были постоянно наблюдаемые явления. Насчет же 'горного дуба', 'дубового леса на горе' — снова привет от ёжиков.

На предыдущей странице этой же книги Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова есть такое замечание: «Основа *p^[h]er(k^[h]0)u- в индоевропейском выражает значение 'дуб', 'лес', но никогда не обозначает 'древесины'» [1, с. 614]. Оказывается, основное значение основы *p^[h] er(k^[h]o)u- не столько 'гора', 'скала', сколько 'дуб', 'лес'.

2) Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванов восстанавливают общеиндоевропейское слово для 'горы', 'вершины' как чередующуюся основу *Hek'^or- / *Hke'^or- / *Hk'^or-. Но в приведенных ими примерах из разных и.-е. языков значения 'вершина' приведены 2 раза, 'вершина горы, скалы' — 1 раз, 'верх, верхний' — 3 раза, 'начало, первый, ранний' — 3 раза, 'гора' — 3 раза, 'камень, скала' — 1 раз, 'лес' — 4 раза, 'дерево' — 1 раз, 'холм, возвышенность' — 2 раза, 'верхний край' — 1 раз [1, с. 665–666]. Очевидно, что первоначальное значение корня — вовсе не «скала», а просто «верх» ('начало, первый, ранний'), и, в частности, «поросшая лесом возвышенность», «лесистый холм».

3) «В индоевропейском можно постулировать еще одно слово в значении 'горы', 'возвышенности', образованное от корня *k^[h]el-» [1, с. 669]. Как видим, и здесь речь идет не столько о высоких