Прародина Русов

Чудесным ребенком разрешилась она. И это был сам Луг. Приплыли Племена Богини на множестве кораблей, дабы силой отнять Ирландию у Фир Болг» [91, с. 33].

Т. е. важнейшие боги Ирландии родились еще до переселения на этот остров в результате браков между Племенами Дану и фоморами. Например, Руадан — один из воинов фоморов, сын Бреса и Бриг, дочери Дагда, «отправился проведать о кознях Племен Богини, ибо приходился он им сыном и внуком» [91, с. 44]. Сама Бригита (Бриг) — языческая богиня, ставшая затем ирландской христианской святой — выступает в этой саге на стороне фоморов. Фоморов, как и Племена Дану, в этой саге называют Сидами [91, с. 44, 13, 37]. Характерно, что правитель фоморов Элата обращается к своему сыну Бресу, неудачливо правившему Племенами Богини в Ирландии: «Не пристало неправдой захватывать то, что не удержал ты честью» [91, с. 38].

Известны прямые этнографические параллели подобному союзу двух неродственных народов, в частности, среди индейцев Южной Америки: «Аравакские племена гуана в прошлом жили в бассейне Амазонки, но еще в доколумбов период истории Америки переселились на север Чако, в район Парагвая, лежащий недалеко от его современной границы с Бразилией. Здесь они завязали дружеские связи с индейцами мбайя-гуайкуру, которые в отличие от гуана не занимались земледелием, а были охотниками. Гуана и мбайя-гуайкуру заключали между собой браки, обменивались продукцией охоты, земледелия, ремесел. В 70-х годах XVII в. мбайя-гуайкуру, а вслед за ними и большая часть племен гуана освоили лошадь и стали совершать набеги как на соседние племена, так и особенно на испанские поселения в Парагвае» [282, с. 120–121].

В книге Б. А. Шрамко о Бельском городище скифской эпохи (городе Гелоне) приводится интереснейшее изображение найденного там бронзового перстня [рис. 13]. «На нем изображены два сидящих друг против друга бородатых человека, которые держат какой-то предмет, видимо, сосуд… Очевидно, это сцена скрепления какой-то клятвы или договора распространенным в Скифии ритуалом питья из одной чаши. Это хорошо увязывается с ранним этапом истории Гелона, возникшего на основе договора между двумя племенами: будинами и гелонами. Два сидящих человека — вожди или олицетворения этих племен, а само изображение символизирует заключение племенного союза» [250, с. 161].

С последним выводом безусловно следует согласиться. Сравним: в саге «Язык поэзии» сказано: «Все началось с того, что боги враждовали с народом, что зовется ванами. Но потом они назначили встречу для заключения мира, и в знак мира те и другие подошли к чаше и плюнули в нее. А при расставании боги, чтобы не пропал втуне тот знак мира, сотворили человека. Он зовется Квасир». В комментарии к этому месту сказано: «Квасир — слово того же корня, что и русское «квас» (а также квасить в значении «выпивать в дружеской компании». — И.Р.). В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного опьяняющего напитка при помощи забродившей слюны» [262, с. 101, 231].

Т. е. это кольцо из Гелона подобно известным у германцев, в частности у готов, священным кольцам. Такое священное кольцо хранилось в языческом храме, и на нем давали клятвы [257, с. 221].

Но вряд ли на перстне были изображены вожди или «олицетворения племен» именно будинов и гелонов. Ведь совершенно очевидно, что изображенные бородатые мужчины — голые. А вожди или олицетворения конкретных племен скорее всего были бы одеты в соответствующую племенную одежду. Нам представляется допустимой гипотеза, что на этом полустертом перстне изображен первый договор между двумя племенами индоевропейских богов.

Любопытно, что родственные связи северян «днепро-донецких» часто усматривают на Юге, а южан «сурских» — на Севере Европы, в той же Прибалтике. Так, «элементы и мотивы орнамента среднестоговской керамики находят аналогии на посуде северных культур гребенчато-накольчатой и ямочно-гребенчатой керамики» [2, с. 146]. Но при этом «бесспорным можно считать лишь тот факт, что подоснова накольчатого (днепро-донецкого. — И.Р.) неолита, судя по микролитично-пластинчатому характеру следов каменного производства, имеет южное происхождение» [246, с. 55]. С другой же стороны: «В Прибалтике примесь толченой раковины начала использоваться также достаточно рано. Она является основной в (неолитической) керамике Эртебелле, Нарвы, Приладожской стоянки. Эта же примесь отмечается в комплексах кампинийской культуры Франции» [230, с. 164–165]. При этом корни, по крайней мере, сурской и буго-днесторовской культуры видят еще в местном мезолите — культуре Кукрек [310, с. 212; 321, с. 115].

Далее перед нами простирается зыбучая завеса тумана, в котором смутно колышутся огоньки пока безответных вопросов. Например: какой из языков дал в индоевропейский больший процент основной лексики? Какой из двух «протоиндоевропейских» языков был ностратическим? На каком из них разговаривали «сурские», а на каком — «днепро-донецкие»? Можно ли вообще разделить эти два лексических пласта? Можно ли считать один из двух «субстратом» для второго? Были ли «буго-днестровцы» еще отдельным третьим элементом? Очевидно, что это все — уже «вторая производная». Путь к ответу хотя бы на часть этих вопросов лежит в русле поисков «ностратической прародины». И не исключено, что эта прародина может отыскаться не на Ближнем Востоке, а, например, в палеолитической Европе.

Во всяком случае, заслуживает внимания мнение В. Н. Станко о происхождении культуры Кукрек из позднепалеолитической анетовской культуры в среднем течении реки Южный Буг. А эту культуру, в свою очередь, создали племена ориньякской культуры, мигрировавшие сюда из Польши в разгар вюрмского (валдайского) оледенения 22–17 тыс. лет назад [321, с. 113–115, 90].

5.5. Экспансия индоевропейцев на юго-запад

6. Индоевропейская этническая общность распалась уже в результате далеких переселений и завоевательных походов носителей среднестоговской культуры.

Д. Я. Телегин так пишет об этом: «Среднестоговская культура была, видимо, основным компонентом в сложении ямной, с которой находилась в тесном генетическом родстве. Пути сложения ямной культуры в разных частях обширной территории от Днепра до Волги носили несколько различный характер, но лучше всего этот процесс прослеживается в междуречье Днепра и Дона, где распространены памятники среднестоговского типа. Высоко развитая скотоводческая культура Среднего Стога заметно влияла на развитие более западных земледельческих культур, в частности на культуру Кукутени-Триполье. Причем эти влияния распространялись далеко на запад, вплоть до Нижнего Подунавья, где на поселениях культуры Кукутени появляется значительный процент типичной среднестоговской керамики раннего периода (Дрегушени). М. Гимбутас расценивает появление на Балканах среднестоговских и новоданиловских влияний как «первую волну» проникновения степной курганной культуры в область «старой земледельческой Европы». Очень выразительную картину проникновения среднестоговской культуры на Балканы рисует в своей последней работе и X. Тодорова [67, с. 223–225]. Весьма вероятно, что среднестоговская культура, где возник шнуровой орнамент, появились боевые молоты, а лошадь впервые в Европе была приспособлена к верховой езде, сыграла важную роль в распространении этих достижений среди многих племен эпохи меди-бронзы Старого Света, что весьма важно, в частности, при постановке вопроса первоначального сложения индоевропейской общности» [66, с. 310–311].

Н. Я. Мерперт специально подчеркивал, что как раз в конце энеолита на смену постепенному расселению племен пришли далекие походы и военные завоевания, причем решающую роль здесь сыграли как раз индоевропейцы: «К концу энеолита, на рубеже IV и III тысячелетий до н. э. (по калиброванной радиоуглеродной шкале — ближе к рубежу V и IV тысячелетий до н. э. — И.Р.) роль