— Твоя правда, Помело, — кивнул Гвоздь. — Ты и себя защитить не сможешь. Если китобои нагрянут...
— При чем тут китобои? — возопил Кэссин.
Покойник очень замысловато выругался и объяснил. Китобоями среди воров называли банду, оставившую по себе жуткую славу. И вряд ли китобои изменились со времен их последнего налета на город. Занимались китобои крупными взломами, налетами на караваны с золотом и тому подобным промыслом. Городские воры их ненавидели — и за то, что китобои часто оставляли за собой горы трупов, а обычные воры «мокрыми» делами брезгуют; и не в последнюю очередь за то, что китобои — народ по большей части пришлый, не местный. А еще за то, что китобои пользовались вовсю услугами собственного мага. Маг был не особо силен по части волшебства, да и вообще не совсем в своем уме — как говорят в порту, «вовсе головой наискосок». Но одно заклятие, обладающее огромной разрушительной мощью, этот злобный недоумок помнил. От чего он ополоумел, не знал никто — и никто знать не хотел. Уже и того достаточно, что жив он покуда. И очень стар. Не сегодня-завтра китобоям понадобится замена. Может, они и не поверят слухам о маге-самоучке, маге-мальчишке. Может быть. Но проверить все равно захотят.
— Так что, пока ты здесь, Помело, — подытожил Покойник, — придется нам солоно. И уходить тебе смысла никакого. Китобои тебя с базара снимут еще верней, чем из Крысильни, а нас будут цеплять в любом случае. Базарным рассказчиком тебе уже не быть.
— Вот если бы ты к магу в ученики пошел, — задумчиво произнес Гвоздь, — тогда дело другое. Пока ты сам по себе, китобои тебя загарпунят запросто, а ученика мага тронуть не посмеют. И нас никто не тронет. Это ведь уже не враки, будто среди нас маг завелся, это ведь и проверить можно. А если кто из шайки к магу в ученики попал, такую шайку задевать побоятся. Мы ведь можем и нажаловаться, а ученик мага может не только сам отомстить, но и учителя своего попросить о помощи. Нет, если тебе в настоящие маги податься... лучше не придумаешь.
— Так за чем дело стало? — встрепенулся Кэссин.
— Ты совсем сдурел? — возмутился Гвоздь. — Где я тебе среди ночи мага найду?
— А даже если и не среди ночи, — поддержал его Покойник, неодобрительно поглядывая на Кэссина. — Я не знаю, как маги себе учеников берут и где они вообще обретаются. Может, ты знаешь?
Кэссин вновь покачал головой.
— Это у меня в гильдии базарных рассказчиков пара человек знакомых есть, — уныло произнес Гвоздь. — Я бы им за тебя словечко замолвил, они бы за тебя и порадели. А магов знакомых у меня нет... да и гильдий они не составляют. Не знаю я, где нам теперь мага искать.
— Слушай, а может, нам моего благодетеля тряхнуть? — предложил Кэссин. — Взял же он откуда- то эти обрывки, которыми книжку подклеил... А может, он сам и есть маг?
— Едва ли, — покачал головой Покойник. — Стал бы маг своими рукописями подклеивать всякую заваль, а потом совать эту рухлядь первому встречному? Нашел где-то, не иначе. Нет, Помело, как ты ни крути, а не миновать нам искать кого-то на стороне. И побыстрее.
Трудно сказать, что мог бы на это ответить Кэссин, ибо ответить он не успел. По стене внезапно прошла легкая рябь, радужная и прозрачная, как тень от мыльного пузыря. Потом стена сдвинулась в сторону, словно занавесь, и в ее проеме возник давешний слушатель Кэссина. Одной рукой он отодвигал стену, а другой приподнимал над собой струи дождя.
Сердце у Кэссина так и замерло, а потом рванулось и забилось часто-часто. Пересохшие губы сейчас лопнут под напором крови... даже странно, что никто не замечает, как она колотится во внезапно отяжелевших пальцах, будто хочет выплеснуться наружу, вырваться вместе с сердцем вон из глупого неповоротливого тела, которое никак не может сделать шаг навстречу, словно окаменелое.
— Вы... пришли... за мной? — прошелестел Кэссин непослушными губами еле слышно.
Маг утвердительно наклонил голову. Стена за его спиной медленно заращивала проем. И вскоре лишь несколько темных пятен указывали, где он был недавно, — там, где ее коснулись случайно занесенные ветром капли дождя.
— Я... готов, — сипло выдавил Кэссин и шагнул вперед. Гвоздь поймал его за руку.
— Так дела не делаются, — возразил он и обернулся к магу. — Добро пожаловать в Крысильню.
Лишь когда Гвоздь отдал гостю поклон, Кэссин и сам сообразил, что следует поклониться. Он резко перегнулся — словно куклу за веревочки дернули. Где уж ему до Гвоздя! Кэссин так же резко выпрямился, досадуя на себя: никогда ему не суметь поклониться так, как Гвоздь, с неспешной ленивой насмешливой грацией — почтительно, но не подобострастно. Как равный — равному. Гвоздь самому королю поклонился бы как равному. И король не нашел бы поводов для недовольства. Как не нашел их и маг. Он ответил на поклон всего лишь кивком — но медленным и уважительным.
— Негоже отнимать кровь, не возместив вином, — строго произнес слегка побледневший Гвоздь.
Кэссин поперхнулся и закашлялся.
Когда в обучение отдают кровного родича, будущий учитель обязан своими руками налить его родне по чаше вина каждому. Кровью земли возместить кровь, уходящую из семьи. Но у Кэссина нет семьи! И Гвоздь ему никакой не родственник! И какой же небывалой наглостью надо обладать, чтобы указывать магу, что годится, а что не годится!
Но маг, похоже, не разгневался.
— Прошу прощения, — произнес он с улыбкой. — Я и не знал, что он вам родственник. Не то непременно захватил бы вина с собой. Конечно, если родственник...
У Кэссина перехватило дыхание: да что Гвоздь себе позволяет! Гонять мага за вином, как последнего из побегайцев! А если маг оскорбится? А если уйдет — и не придет больше? И Кэссин из-за шуточек Гвоздя упустит такую возможность... второй раз такой не представится, и не надейся даже!
— Младший брат, — спокойно заявил Гвоздь. — Ума, конечно, невеликого, да что поделать, если такого судьба послала. А вином мы и своим обойдемся. Лишь бы вино было да кому пить.
Он обернулся к замершим от восторженного ужаса побегайцам и рявкнул совершенно уже другим голосом:
— На стол собирайте, живо!
Вот когда пригодились запасы «на черный день»! Маниакально предусмотрительный Гвоздь настаивал, что припасенной в Крысильне еды должно хватать дня на три самое малое, и припас этот постоянно обновлялся: даже в дождь он каждодневно гонял кого-нибудь из побегайцев в лавочку, не позволяя истреблять запас, ничем не восполнив. От выходов под тяжелые отвесные струи дождя был избавлен только Покойник. Остальные бегали за покупками, ворча, что Гвоздь, не иначе, боится с голоду помереть — а может, едва не помер когда-то, раз не может помыслить и день провести возле пустой кладовой. Может, так оно и было. А может, и нет. Главное, что Гвоздь, как всегда, оказался прав. Если бы не его запасливость, кому-нибудь пришлось бы сейчас колотить в двери всех портовых лавок — и еще неизвестно, открылась бы хоть одна из них среди ночи или нет. А до Ночного рынка еще добраться надо, и опять же неизвестно, торгует ли там хоть кто-то в такую погоду. Навряд ли. А теперь торжествующие побегайцы опрометью бросились исполнять распоряжение — есть чем накормить нежданного гостя. И не просто гостя, а мага!
Гвоздь опустил Кэссину руку на плечо.
— А ты что стоишь, словно на якоре?
— Пусть его, — вступился Покойник. — Это ведь его проводы.
— Вот именно, — нахмурился Гвоздь.
Маг снова улыбнулся и смолчал.
Его проводы! В висках у Кэссина стучало, как если бы он только что поднял непосильную тяжесть. Его проводы! До смертного часа он будет вспоминать Гвоздя с благодарностью. Не швалью подзаборной уходит он из Крысильни — его проводят как должно. Пусть видит маг, что не кого попало берет себе в ученики — есть кому проводы устроить. Его проводы!
— Сейчас, Гвоздь, — весело тряхнул головой Кэссин. — Я мигом! Он бросился на помощь остальным побегайцам, не оглядываясь, и не видел, как Гвоздь усмехнулся ему вслед.
— Надеюсь, вы нашим вином не побрезгуете? — еще донесся до него спокойный голос Гвоздя, а
