— Нет, я не заставил забыть нас, — покачал головой Кенет. — Но вспоминать нас будут примерно так: «Этот длинный оборванец»... «худой такой парнишка»... «а, эти двое, которые привезли племянника господина лекаря?..» «воспитанный юноша, что и говорить, и голос у него приятный...» Как полагаешь, по такому описанию можно опознать хоть кого-нибудь?
Кэссин даже нос сморщил от удовольствия, представив себе, как ищейки господина Главного министра будут ломать себе голову, пытаясь составить сколько-нибудь дельное описание их внешности.
— А что до мимохожего гадальщика, — продолжил Кенет, — вся Ремесленка будет готова поклясться, что видели его не вместе с нами, а самое малое месяц тому назад. Да еще и не всякий вспомнит, что это был именно гадальщик.
Он налил себе немного вина и выпил одним глотком.
— Может, я и перестарался немного, — заметил он. — Тебя еще могут искать — как-никак беглый ученик мага. Но меня здесь никто не знает. А уж если и взбредет кому в голову, что мы и есть таинственные помощники посла Юкенны, скажи на милость, зачем нам тогда таскать с собой ребенка? Легко ли скрываться от погони с этакой обузой... — Кенет замолчал и вновь налил себе вина. — Блажь, конечно... и все-таки я это сделал. Чтобы уж никто не мог связать нас — а значит, и старичка лекаря с малышом — с этим делом. Как-то на душе спокойнее...
— Мне тоже, — признался Кэссин.
На самом деле не было у него на душе спокойно. Скверно у него было на душе. Упреки Кенета содержали в себе слишком большую долю правды. И выволочку он получил все-таки за дело. И все же Кэссин не мог сейчас думать об этом. Потом — да, но не сейчас. Потом он обязательно обдумает все услышанное. Очень старательно и сосредоточенно. А сейчас самым главным была полыхающая яростной белизной тонкая линия, пересекающая лицо Кенета. Линия, так медленно тускнеющая... и все же она тускнела, блекла, выцветала.
Кэссин облегченно перевел дыхание — очень тихо, чтобы Кенет его не услышал и не рассердился вновь. Но Кенет все же услышал.
— Если мы ухитримся выбраться из этой передряги живыми, — задумчиво произнес Кенет, — сделаю я тебе один подарок.
Кэссин едва не застонал. Да при чем тут подарок?! Казалось, за время, проведенное вместе, он успел уже основательно изучить Кенета — ан нет! Снова этот непредсказуемый маг говорит что-то совсем не то. Снова не те слова. Пора бы и привыкнуть... но к этому привыкнуть невозможно.
— Какой? — Против воли спросил Кэссин.
— Увидишь, — пообещал Кенет и ухмыльнулся.
Линия шрама была почти уже невидима — как кристаллики соли, оставленные на песке приливной волной. А потом и вовсе исчезла — когда именно, Кэссин так и не заметил, хотя глядел во все глаза.
Его высочество Юкенна, долгосрочный посол Сада Мостов в Загорье, мучительно и тяжко развлекался. Так томительно ему не приходилось развлекаться уже лет десять, и если бы не сознание того, что именно в этом и заключается сейчас его работа, за душевное равновесие Юкенны вряд ли можно было поручиться.
«Убью мерзавца», — мысленно шептал себе Юкенна, вполглаза наблюдая за танцовщицей. Мерзавцем был, конечно же, его благолепие господин Главный министр Тагино. Юкенна прекрасно понимал, что именно ему он и обязан чудовищной чередой празднеств — равно как и то, что убиение господина министра было бы сейчас непозволительной роскошью. Но ведь помечтать-то всегда приятно.
Шелковые рукава замершей с последним аккордом танцовщицы трепетали на мнимо неподвижных руках. Мастерское исполнение, что и говорить. При других обстоятельствах Юкенна от души насладился бы необычной пляской. Но он не выносил, когда радость превращают в развлечение. Что-то из нее при этом уходит, что-то очень важное. Наверное, то, что и делает ее радостью.
«Убью мерзавца», — снова почти равнодушно подумал Юкенна.
Другая танцовщица приблизилась к нему тихой неслышной походкой.
— Ваше высочество, — произнесла она, грациозно изгибаясь в глубоком поклоне, — господин начальник караула Катаги осмеливается почтеннейше просить вас простить его за беспокойство...
Уф-ф, ну и фраза!
— Не за что, — отрывисто бросил Юкенна. — Где он?
— Если ваше высочество соизволит его принять, то его сию же минуту допустят до лицезрения...
— Незачем. — Вставая, Юкенна пьяно пошатнулся, тяжело оперся рукой о плечо танцовщицы, отпустил девушку и быстро вышел.
Сразу же за дверью шаг его сделался четким и упругим. Его опьянение было таким же притворным, как и нетерпение. Умение ждать, не изнывая от душевного трепета, — редкостное искусство, но Юкенна овладел им вполне. Если от тебя ничего не зависит, то самое скверное, что ты можешь сделать, — это начать трепыхаться: когда вожделенное событие наконец происходит, ты уже настолько измотан, что ничего не можешь поделать. А если от ожидаемого зависит твоя жизнь, ты попросту бесполезно гибнешь, хотя все и вышло, как было задумано, — вот только ты уже не в силах воспользоваться плодами своей победы. Юкенна умел ждать, не терзая себя попусту. Но выглядеть взволнованным он сейчас обязан. Не очень взволнованным, так, самую малость. Ровно настолько, чтобы те, кто наблюдает за ним сейчас, ни на минуту не усомнились: под покровом наигранной беспечности он скрывает безумное волнение. Такое сильное, что все выпитое за этот вечер вино разом ударило ему в голову. Тагино, конечно, навряд ли поверил бы — ну а его людям откуда и знать, что Юкенна не опьянел бы, даже случись ему действительно выпить все то, что подливали в его чашу. Танцовщица, во всяком случае, не усомнилась.
Танцовщица, как же. Губы Юкенны непроизвольно сложились в ухмылку. Танцовщица! Сжав мимоходом ее плечо, Юкенна узнал все, что и хотел узнать. Он себя числил бойцом не самого последнего разбора, и вполне заслуженно. Но встретиться с этой девицей один на один, сойтись с ней в единоборстве Юкенна очень не хотел бы. Слишком уж сомнителен исход схватки. Хотя это в нем говорит тщеславие — ибо, если рассудить здраво, исход схватки как раз сомнений не вызывает.
Впрочем, ничего другого Юкенна и не ожидал. Не такой человек его благолепие господин Главный министр, чтобы держать у себя на службе всевозможных недотеп. Нет, развлекать Юкенну собрались сплошь мастера своего дела... интересно, какого? Кто из них просто музыкант, певец, поэт, плясун — а кто владеет и другим, куда более отточенным мастерством, вроде этой танцовщицы? Не может же Юкенна лапать всех подряд, даже притворившись смертельно пьяным — во что, к слову сказать, не поверят и настоящие танцовщицы, не говоря уже об агентах господина Тагино. Да это и не важно. Пустой интерес, праздное любопытство. Думать сейчас надо совсем о другом.
Катаги стоял навытяжку во главе караула. Юкенну он приветствовал легким наклоном головы. Конечно, попадись на его пути Юкенна в свободный от караульной службы день — при такой-то ораве непрошеных свидетелей, — и Катаги поклонился бы по всем правилам этикета. Но сейчас он на службе и кланяться не обязан. Он вполне мог бы и не склонять головы перед иноземным принцем. Но его кивок вовсе не был поклоном. То был заранее условленный сигнал. Все шло как и задумал Юкенна — нет, даже лучше. Катаги и Лим успели выполнить поручение не просто вовремя, но одновременно. На такую удачу Юкенна и не надеялся.
— Прошу прощения за беспокойство, ваше высочество, — скучным будничным голосом сообщил Катаги, — но к вашему высочеству прибыл гонец из Загорья.
— Вам следовало отправить его в посольство, — недовольно пробурчал Юкенна, потешаясь в душе. — Все равно мне каждое утро доставляют оттуда все необходимые бумаги. Подождал бы гонец со своим сообщением до утра, а там бы мне его послание и доставили бы среди всяких прочих.
— Я так и сказал ему, — без тени улыбки на загорелом молодом лице произнес Катаги, — но он утверждает, что дело у него срочное, неотложное и совершенно секретное. И что пакет, который он привез вашему высочеству, передаче в другие руки не подлежит. Он так настаивал, что я взял на себя смелость... — Катаги умолк на мгновение, а затем тревожно спросил: — Я был не прав, ваше высочество?
— Прав, — тем же недовольным тоном промолвил Юкенна.
— Тогда я сейчас отдам приказ пропустить его, — деловито сказал Катаги.
