воину, глядеть во все глаза, ощущать запах еще сокрытой от взгляда приближающейся осени. Трава еще совсем зеленая, разве с чуть заметной прожелтью, и листва на деревьях целым-целехонька, в воздухе уже чувствуется легкий запах прели, скрытый ароматами трав... Он уже и забыл, что трава, прогретая солнцем, и прохладная трава, притаившаяся в тени, пахнут настолько по-разному... что ж, Кигирэ будет милосерден к Хэйтану. Если ему только представится такая возможность.
Хэйтан ожидал его на коленях, склонив голову и вытянув руки перед собой. Ну-ну. Интересно, в чем это он каяться собрался?
— Мастер Кигирэ, — глуховато произнес Хэйтан. — Я ожидал чего-то в этом роде... но, признаться, не ожидал, что это будете вы.
— Полагаю, вину свою ты видишь не в этом, — сухо заметил Кигирэ, усаживаясь на мягкий мох рядом с Хэйтаном.
— Моя вина в том, что я воспитал предателя, — ровным голосом сообщил Хэйтан.
Брови Кигирэ удивленно поднялись.
— Рассказывай, — потребовал он.
Не подымая головы, Хэйтан рассказал обо всем, что услышал в допросной камере из уст Хэсситая. Кигирэ ни разу не перебил его. Рассказ Хэйтана был обстоятельным и точным. Можно смело ручаться, что ни одной подробности он не упустил.
— В общем-то мальчик прав, — задумчиво промолвил Кигирэ. — Правда, не совсем понятно, откуда он об этом прознал. Он ведь всего-навсего рядовой воин. Мастер-наставник мог бы сделать подобный вывод из собственных наблюдений...
Кровь резко прихлынула к щекам Хэйтана и отлила вновь, оставив по себе пепельную бледность. Вот, значит, оно что... похоже, слова Хэсситая не явились для Хэйтана откровением. Ни в коей мере. Он и сам размышлял об этом. Часто, мучительно и подолгу.
— Действительно, с Посвящениями не все ладно... — Кигирэ словно бы размышлял вслух с полуприкрытыми глазами. — Ну а ты что об этом думаешь? Раз уж ты так близко принял к сердцу нелады с Посвященными... поделись своими соображениями. Или ты только наблюдать умеешь, а выводы делать должен кто-то другой?
— Есть и выводы, — вздохнул Хэйтан. — Раньше я и думать не хотел... но теперь, когда этот паршивец Хэсситай... я много размышлял по дороге домой... и кажется, понял, в чем причина. Что случилось такого, чего раньше не было.
Он умолк. Кигирэ смотрел на него спокойно. Нет никакого смысла поторапливать Хэйтана. Каждое слово дается ему с таким трудом, что он вполне способен замолчать, если попытаться подбодрить его.
— Воинский устав. — Хэйтан судорожно сглотнул. — Я же помню, что там написано. «Человек — это клинок, а рукоять его — верность».
— Это помнит любой безымянный, — оборвал его Кигирэ: разговор начинал становиться опасным.
— Но дальше в уставе сказано, — произнес Хэйтан с холодной решимостью смертника, — «Недостойный не заслуживает верности, как палач не заслуживает меча. Недостойный, добившийся чьей- либо верности, держит меч за краденую рукоять, и его должно покарать, как воина, запятнавшего себя воровством». А вот этого уже не помнит ни один безымянный. Потому что не знает. Не слышал никогда. Из того устава, что изучают они, эти слова изъяты.
— Это изъятие нас спасло! — резко произнес Кигирэ. Он не пытался что-либо отрицать: ложь могла только ухудшить положение.
— Оно нас погубило, — отрезал Хэйтан.
— Именно это изъятие, — Кигирэ говорил очень медленно, очень отчетливо, словно втолковывая несмышленышу из безымянных нечто само собой разумеющееся, — дало нам возможность вести дело по- настоящему. Только теперь заказчик может быть полностью уверен в наших мастерах.
— Мастерах? — недобро усмехнулся Хэйтан. — Были мы мастерами... а стали наемниками. За что и поплатились утратой своего искусства.
— Разве кто-то из Посвященных действует с меньшим искусством, чем во времена твоей юности, Хэйтан? — язвительно поинтересовался Кигирэ. — Разве клан не процветает? Или ты забыл, как нам случалось голодать в те времена, когда ты еще сопливым мальчишкой изучал полный текст устава?
— Не забыл. — Плечи Хэйтана тяжело опустились. — Клан процветает. Мы богаты... богаты, как никогда прежде. И мы по-прежнему умелые воины. Лучшие из лучших. Непревзойденные. Величайшие. Какие угодно. Но мы больше не Посвященные.
Он помолчал немного.
— А тут еще паршивец Хэсситай раззвонил обо всем, — угасшим голосом вымолвил Хэйтан, и плечи его опустились еще ниже.
— Ты прав, это и в самом деле твоя вина, — кивнул Кигирэ, и Хэйтан сцепил руки за спиной. Готовность принять наказание... ну что ж, наказание свое ты получишь. И искупить ее — в твоих силах, — продолжал Кигирэ. — Я думаю, ты и сам догадываешься, как именно. Найти предателя и убить его. В любом другом случае ты искал бы его самолично, но тут дело слишком серьезное и отлагательства не терпит. Так что в поисках тебе помогут. Я распоряжусь. Да, я распоряжусь — и не только об этом. Умный ты человек, Хэйтан, и твоя смерть будет поистине тяжкой потерей для клана, но ничего не поделаешь. В поисках тебе и впрямь помогут — Хэсситая нужно найти и убить как можно скорее. Вот ты его и убьешь. Или он тебя. Не важно, кто кого. Уцелевшего прикончат твои ревностные помощники по поиску. Ни одного из вас нельзя оставлять в живых.
Кигирэ ответил на земной поклон Хэйтана коротким молчаливым кивком, развернулся и зашагал прочь. О Хэйтане он более не думал, словно бы тот был уже мертв. Размышлял Кигирэ о том, что следует сделать прямо сейчас. Для начала нужно провозгласить безвинно пострадавшим болвана Итокэная, ввергнутого в ряды безымянных, и вновь возвести его на прежнюю ослепительную высоту. Сделать вид, что этот недоумок первым распознал скрытых предателей, за что ему, разумеется, честь и хвала. И лишь тогда можно отдать тайный приказ об уничтожении Хэйтана. Ни у кого не подымется рука убить мастера- наставника... а вот гнусного предателя любой прикончит с удовольствием.
Глава 10
Лето окончилось внезапно и резко. Сначала денька три моросил нудный мелкий дождик из тех, о которых с неудовольствием говорят в народе «погода шепчет» — невнятное природное явление, почти неразличимое: то ли идет еще этот дождик, то ли уже прекратился. На четвертую ночь лужи подернулись неровным ломким ледком. К полудню лед стаивал ненадолго, но еще до сумерек поверхность воды вновь делалась мутно-белесой. От земли, густо усыпанной совсем еще зелеными листьями, отчетливо тянуло холодком, однако зябкое осеннее солнце к середине дня все еще кое-как прогревало воздух, и жители Тикури по-прежнему бойко сновали по улицам — в зимней обуви и неплотных осенних накидках. Пожалуй, уличное оживление даже превосходило обычное. Осень — время спокойное, несуетливое. Но за внезапной холодной осенью в здешних краях следует необычно ранняя затяжная зима с краткими несвоевременными оттепелями и неожиданными трескучими морозами. Жителям города-деревни надлежало поторапливаться: хотя всего пару недель назад тяжелые шмели еще вились над поздними цветами, снег мог выпасть со дня на день. И тикуринцы поторапливались. Все созревшие плоды, кроме тех, что собирают только после заморозков, были сняты с деревьев с почти сверхъестественной быстротой. Свадьбы игрались одна за другой. Осенние торги на городских рынках происходили чрезвычайно бурно: нужно успеть расторговаться до холодов — быстрей, еще быстрей! Осень выдалась в этом году короткая и суматошная.
Хэсситаю это было только на руку. Обычное медлительное течение осени не позволило бы ему слишком часто посещать Тикури, а между тем его замысел требовал визитов не просто частых — ежедневных.
Хэсситай был уверен, что первым делом мастер Хэйтан объявится в окрестностях клана. Пусть ненадолго, но объявится. Даже если он потом уйдет куда глаза глядят. Он не может не появиться. Не все
