протреплешься?
— Ну что ты, — успокоил его Байхин.
— Из всех нас у меня самый паршивый наставник, — совсем уж сипло сообщил мальчишка. — Нет, он меня не бьет, ты не думай просто он ничего толком не умеет. Из него жонглер, как из дубины букет.
Сравнение Байхина не удивило: он его уже слышал от Хэсситая. Но вот остальное... просто в голове не укладывается!
— А как же... это? — недоверчиво промолвил Байхин, указывая рукой на почти невидимую в лунном свете наколку своего неожиданного собеседника.
— А это — я сам, — резко ответил мальчишка. — Ну, чего пялишься? Сам, говорю. За другими жонглерами приглядывал. Кумекал помаленьку. Если голова и руки не из задницы растут... очень даже можно.
Байхин обомлел, только теперь сообразив, что в глазах паренька сиял не отблеск лунного света — в них полыхал огонь неумолимого фанатичного стремления к цели. Ученик не вправе уйти к другому наставнику — но как же хотел стать жонглером этот тщедушный заморыш, если вместо того, чтобы пасть духом, принялся учиться вприглядку! Неудивительно, что на его лице красуется мастерская наколка — и ей суждено расцветиться гораздо раньше, чем Байхин полагал до этого признания.
— Зачем ты мне это рассказал? — тихо спросил Байхин.
— А затем, что твой наставник еще хуже моего будет, — отозвался мальчик. — Я его сразу заприметил. Плечистый такой, без наколки, верно?
Байхин молча кивнул.
— Он тебя и знать не хочет, — уверенно заключил мальчик.
— Зато я хочу, — огрызнулся Байхин.
— Точно, — ухмыльнулся мальчишка. — Хочешь. Без этого в нашем деле никуда. Очень хочешь — а не то махнул бы на все рукой и подался от этого изверга восвояси. А еще ты храбрый.
— С чего ты взял? — искренне удивился Байхин.
— А трус на твоем месте живо задал бы стрекача, когда наши охламоны на тебя насели. А ты — ничего, держался, шутил даже. В нашем ремесле храбрость тоже штука не последняя. Вот и смекни, к чему я перед тобой распинаюсь.
Байхин смекнул, очень даже смекнул. Душа его преисполнилась благодарности к сиплому мальчишке. Уж если этот сопляк, тайком подсматривая за мимохожими мастерами, сам на мастера выучился, так неужто Байхин, приглядываясь к Хэсситаю изо дня в день, ничего не усвоит?
— На первом же привале и попробую, — задумчиво протянул он. — Шишек каких-нибудь насобираю...
— Балда, — изрек мальчик. — Шишки не для новичков первоучебных. Каждая на свой вес... упаришься только без толку.
— А как же мне быть? — приуныл Байхин.
— Каждый киэн сам себе кольца-шарики мастерит, — строго произнес мальчик. — Но как ты есть новичок первоучебный... вот, — он высыпал Байхину на колени несколько шариков. Даже в лунном свете видно было, что шарики порядком выцвели и затерлись.
— Это мои самые первые, — сообщил мальчик. — Я с ними давно не работаю.
У Байхина дух захватило. Какой неслыханный, поистине волшебно щедрый дар! Не королевская корона, не шкатулка с самоцветами, не чудесный меч — исполнение мечты.
Байхин глядел на шарики, не смея прикоснуться к ним, ничем не отдарив сипатого мальчишку взамен. Но чем его отдарить, да так, чтоб не обидеть? Выставить ему угощение? Начинающий ученик не вправе угощать мастера. Что-нибудь из предметов ремесла? Каким, спрашиватся образом? Игрушку... ведь он еще ребенок? Талисман на удачу?
Талисман у Байхина был. Мячик, утыканный разноцветными перьями, он играл им еще в детстве. Только его и прихватил с собой Байхин на память из родного дома, помимо вещей, необходимых в дороге.
Рука Байхина просунулась за пазуху, извлекла оттуда цветастую игрушку и нерешительно замерла. А вдруг мальчик все же обидится? А вдруг это ошибка?
Но нет, никакой ошибки. При виде игрушки у парня так глаза заискрились, что Байхин едва не рассмеялся.
— Здоровская штука! — восторженно выдохнул мальчик. — Зачем она?
— Вообще-то я хотел ее тебе подарить, — смущенно признался Байхин.
— Точно? Ух ты! Спасибо! — Мальчик подкинул игрушку на ладони и с неожиданной силой хлопнул Байхина промеж лопаток. — Вот это удружил! Вот это придумка!
— Ты о чем? — оторопел Байхин. Мальчик его уже не слышал.
— Я еще вот сюда перьев понавтыкаю, — бормотал он. — Оперенные шары... ни у кого такого номера не будет.
Байхин не мог ни слова вымолвить. В горле у него застрял тугой давящий комок. Да, его собеседник был ребенком — и в то же самое время не был. Не пестрая игрушка его обрадовала — замысел нового, еще невиданного номера был для него пестрой игрушкой.
Вечер окончился для Байхина куда приятней, чем начался. Сипатый мальчишка был среди прочих учеников признанным коноводом, и его нежданное благоволение к великовозрастному обалдую делало Байхина неприкосновенным, даже если бы кому и захотелось над ним поиздеваться, — а за время беседы во внутреннем дворике интерес к травле заметно уменьшился. Так что Байхин смог спокойно доесть свою кашу, уже окончательно остывшую и утратившую остатки вкуса, и незаметно удалиться в комнатушку, где давно уже почивал Хэсситай.
Байхин осторожно приоткрыл дверь и постоял немного. Но Хэсситай даже не шевельнулся — умаялся, видно, за день. Байхин прислушался к его размеренному дыханию, вошел на цыпочках в комнату и тихо-тихо притворил дверь за собой.
Устроиться на ночлег двоим в этой мышеловке немыслимо — но Байхин и не смог бы заснуть, невзирая на усталость. Какой уж тут сон, когда твоя заветная мечта лежит у тебя за пазухой и при каждом неосторожном движении напоминает о себе! Байхин прилег было на драную циновку, устилавшую пол, подтянул ноги к животу и попытался запихать голову под мышку, чтобы, невзначай потянувшись, не угодить темечком в стену... напрасные старания! Как он ни силился заснуть, глаза распахивались сами собой — а если и смыкались ненадолго, то Байхину тут же представлялся темный ночной небосвод, щедро усеянный яркими созвездиями деревянных шариков... а ну его совсем, этот сон!
Байхин сел, прислонясь спиной к двери, и осторожно нашарил пальцами свое новообретенное сокровище. Он сжимал шарики в ладонях, оглаживал их, держал на весу, привыкая к их тяжести. Рука так и тянулась подбросить хоть один шарик вверх — и Байхин с огромным трудом удержался от соблазна. Не с первой попытки, так со второй он обязательно уронит шарик, тот с грохотом упадет и покатится по гулкому деревянному полу... перебудит всех киэн... и что еще хуже — всех учеников... и что хуже всего — Хэсситая... нет, лучше не надо. Теперь, когда его будущее в его руках, причем в самом буквальном смысле слова, можно не торопиться. Одну ночь можно перетерпеть. Кидать шарики он начнет завтра — а сегодня с него довольно еле слышного деревянного перестукивания за пазухой. А тем временем можно вволю насладиться предвкушением счастья — когда, словно в ожидании битвы, чуть тянет под ложечкой и радостно холодеют губы, и даже крохотная пыльная каморка кажется томительно прекрасной оттого лишь, что твоя ладонь сжимает кусок дерева, отполированный руками прежнего владельца до шелкового блеска.
А Хэсситай вовсе не спал. Неудивительно, что Байхин посчитал его спящим — и более опытный человек на его месте дался бы в обман с той же легкостью. Просто к спящему человеку обычно не пристают с расспросами, а Хэсситай не хотел, чтобы его сейчас тормошили. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. С мыслями вот об этом самом настырном мальчишке, который топочет, как пьяный жеребец, воображая, что втихомолку пробирается в комнату.
Мальчишка, конечно, настырный. Хэсситай не раз уже мысленно клял себя за неосторожно данное обещание не сбегать от самозваного ученика. За минувшие дни Байхин успел надоесть ему хуже рвотной настойки. Хэсситай полагал, что, если он будет держаться с должной неприступностью, непутевый воин не
