вся глава предстает как иносказательный рассказ о Крещении, которое открывает нам глаза. Иисус — податель света: Он приобщает нас к Таинству и тем самым делает нас видящими.
В сходном — хотя в каком-то смысле и в другом — значении мотив воды выступает в тринадцатой главе, повествующей о Тайной вечере: здесь рассказывается о том, как Иисус «встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду, и взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан» (Ин 13:4–6). Смирение Иисуса, Который делается рабом Своих учеников, — это то очистительное «умывание ног», которое позволяет человеку приобщиться к Божественной трапезе.
И наконец, образ воды возникает в последней части повествования о земной жизни Христа, в рассказе о Страстях Христовых, где сообщается о том, как один из воинов, увидев, что Иисус уже мертв, «пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода» (Ин 19:34). Нет никакого сомнения, что Иоанн в данном случае отсылает нас к двум основным таинствам Церкви — Крещению и Евхаристии, которые имеют своим истоком открытое сердце Иисуса и которые тем самым говорят о том, что и сама Церковь родилась из Тела Христова.
В своем Первом послании Иоанн снова возвращается к теме «крови и воды» и дает ей новый поворот: «Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию и Духом, не водою только, но водою и кровию <… > И три свидетельствуют [о Нем] на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном» (1 Ин 5:6, 8). Эти слова совершенно отчетливо содержат в себе скрытую полемику, направленную против того типа христианства, которое, признавая спасительность Крещения Иисуса, отрицает, однако, спасительность Его крестной смерти. Речь идет о христианстве, которое признает только Слово, но, так сказать, не желает признавать Плоти и Крови, полагая, что Тело Христово и Его смерть не столь уже значимы. Так, от христианства остается одна лишь «вода» — бестелесное Слово Иисуса лишается своей силы. Христианство выхолащивается до чисто умозрительного учения, в чистый морализм, в игру ума, лишенную «плоти и крови». Спасительный характер Крови Христовой выносится за скобки, ибо это нарушает интеллектуальную гармонию.
Едва ли кто-нибудь станет спорить с тем, что подобного рода опасные суждения продолжают тревожить и современное христианство. Вода и кровь — едины; Вочеловечение и Распятие, Крещение, Слово и Причастие — все это неотделимо друг от друга. Не забудем и о том, что в триединое свидетельство помимо воды и крови входит Дух. Свидетельство же Духа, о котором говорит Иоанн, претворяется в Церкви и через Церковь, как справедливо пишет Рудольф Шнакенбург (Schnackenburg 1963, 206).
Обратимся теперь к речи Иисуса на празднике Кущей, о которой нам сообщает Иоанн: «В последний же великий день праздника стоял Иисус и возгласил, говоря: кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин 7:37–38). Эти слова сказаны в контексте праздника, связанного с определенным ритуалом: всю праздничную неделю в Храме производилось возлияние воды, почерпнутой из источника Силоам. В последний день священники, неся золотой сосуд с силоамской водой, семь раз обходили алтарь, прежде чем излить ее на жертвенник. Этот ритуал уходит своими корнями в древние естественные религии: первоначально праздник имел своей целью испрашивание дождя, насущно необходимого жителям засушливых земель. Впоследствии он стал связываться с воспоминанием о событиях Священной истории, об изведении воды из скалы — воды, дарованной Богом во время странствий иудеев по пустыне вопреки всем их страхам и сомнениям (Чис 20:1 —13).
Со временем это чудо дарования воды из скалы стало связываться непосредственно с мессианскими чаяниями: если Моисей дал народу Израиля хлеб с неба и воду из скалы, то и новый Моисей, Мессия, должен принести с собою столь же важные дары жизни. Этот мессианский подтекст мотива дарования воды отчетливо звучит в Первом послании к Коринфянам святого апостола Павла: «…и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие: ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос» (1 Кор 10:34).
Слова Иисуса, произнесенные Им на празднике Кущей, главный ритуал которого связан с мотивом дарования воды, звучат как ответ на эти мессианские надежды: Он и есть новый Моисей, Он и есть камень, дарующий жизнь. Подобно тому как слова Иисуса о хлебе открывают, что Он — Тот Самый истинный хлеб небесный, так и эти слова, перекликаясь с тем, что было уже однажды сказано самарянке, указывают на то, что Он — живая вода, призванная утолить глубинную жажду человека — жажду жизни, жизни «с избытком» (Ин 10:10), жизни, которая определяется не одними только естественными потребностями и необходимостью их постоянного удовлетворении, но жизнью, которая изнутри наполняется своими собственными живыми соками. Иисус дает и ответ на вопрос о том, как испить этой живой воды, как подойти к этому источнику и зачерпнуть воды. «Кто верует в меня…» — говорит Он (Ин 7:38). Вера в Иисуса — вот путь, который научит пить живую воду, пить жизнь, которой более не страшна смерть.
Прислушаемся теперь внимательнее к самому тексту. Обратимся еще раз к тем словам, которые приводились выше: «…как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин 7:38). Спрашивается, из чьего чрева? На этот вопрос существует два разных ответа. Александрийская традиция, восходящая к Оригену и продолженная затем великими Отцами Церкви святым Иеронимом и святым Августином, прочитывает это место так: «Тот, кто верует, у того из чрева и потекут реки воды живой». Верующий человек сам становится источником, из которого бьет ключом чистая, ничем не замутненная вода, сила животворящего Духа. Наряду с этим, однако, существует малоазийская традиция прочтения, связанная в первую очередь с именем святого Иустина (Юстина) Мученика, а также со святыми Иринеем, Ипполитом, Киприаном и Ефремом. Последователи этой традиции, не получившей, надо сказать, широкого распространения, расставляют акценты иначе: тот, кто жаждет, придет ко Мне, и тот выпьет воды, кто верует в Меня. Как сказано в Писании: из чрева потекут реки воды живой. «Чрево» при этом соотносится с Христом; именно Он тот источник, живой камень, из которого прольется новая вода.
С чисто лингвистической точки зрения первая версия ближе к тексту, и потому она нашла поддержку не только у великих Отцов Церкви, но и у значительной части современных экзегетов. Но с точки зрения содержания более убедительной представляется «малоазийское толкование», которое поддерживает, например, Шнакенбург, притом что оно не обязательно должно рассматриваться как нечто прямо противоположное «александрийскому толкованию». Важным ключом к пониманию этих слов Иисуса является небольшое уточнение, содержащееся в них: «как сказано в Писании». Иисус придает особое значение преемственности, неизменно подчеркивая, что Его слова и дела продолжают то, о чем говорится в Писании, и что Он Сам является частью общечеловеческой Божественной истории. Все Евангелие от Иоанна, равно как, впрочем, и синоптические Евангелия, и вся новозаветная литература обосновывают легитимность веры в Иисуса тем, что в Нем сходятся все линии, намеченные в Священном Писании, что в Нем открывается весь смысл, заложенный в Писании, — открывается то, чего все ждут и к чему всё устремлено.
Но где в Писании говорится об этом живом источнике? Иоанн, судя по всему, не имел в виду какое-то одно конкретное место в Писании, но отсылал ко всему Писанию в целом, к некоему сквозному образу, который проходит через весь текст. Центральный момент, связанный с этим образом, — это, как мы уже говорили выше, история об изведении воды из скалы, ставшей символом надежды для народа Израиля. Еще один важный поворот этой темы мы обнаруживаем в Книге пророка Иезекииля (Иез 47:1—12) в связи с образом Нового Храма: «Потом привел он меня обратно к дверям храма, и вот, из-под порога храма течет вода на восток» (Иез 47:1). Более пятидесяти лет минуло после чудесного события, когда Захария снова вернулся к этому образу: «В тот день откроется источник дому Давидову и жителям Иерусалима для омытия греха и нечистоты» (Зах 13:1); «И будет в тот день, живые воды потекут из Иерусалима» (Зах 14:8). Последняя глава Священного Писания представляет все эти мотивы в новом свете, раскрывая всю их глубину: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца» (Откр 22:1).
Когда мы выше говорили об эпизоде изгнания торгующих из Храма, мы уже видели, что Иоанн рассматривает воскресшего Христа, Его Тело как новый Храм, ожидание Которого выходит за пределы Ветхого Завета и охватывает собою все народы (Ин 2:21). И точно так же слова о реках живой воды могут быть соотнесены с этим Новым Храмом и восприниматься как утверждение: Храм этот действительно существует. Как существует и благословенный животворящий поток, что очищает соленую землю, дабы
