воздействием фантомов, порожденных собственным разумом, мальчика охватывают растерянность и страх. В определенные моменты Чоузен вдруг обнаруживал, что добрался до самой сути той философии, что ему преподавали в школе Фанданов. Лишь тогда он смог оценить в полной мере мудрость старого фейна.
Сейчас, снова подвергнувшись действию наркотика, Чоузен чувствовал, что не готов к бешеной активности, охватившей его разум. Если в этих грибах, совершенно безвредных для хитинов, содержится хотя бы один алкалоид, то он — сильнейший галлюциноген. А Чоузена с Чжао шестым уже напичкали лошадиными дозами этого вещества.
В висках застучало еще сильнее. Чоузен почувствовал, как под скафандром по нему ручьями течет пот. В какой-то момент он вдруг начисто забыл, где находится, и удивился — почему на нем шлем? Он что — в космосе? Или под водой, в темной морской пучине?
Крик Чжао шестого положил конец его грезам. Чоузен вскинул глаза и увидел перед собой человеческое лицо, покрытое слоем грязи, с открытым ртом, из которого капала слюна. Крошечные насекомые беспрестанно сновали по телу человека.
Чоузен напряг память и наконец с великим трудом вспомнил, кто это. Он осторожно протянул руку, привлек к себе дрожащего Чжао, и от этого прикосновения им обоим стало чуть спокойнее.
Перед глазами у него заплясали сумасшедшие огоньки, вихрем завертелись лица, части тела, потом показалась хрупкая и прекрасная китаянка в красном сатиновом халате. Кто она такая? Когда-то Чоузен знал это, но сейчас не мог припомнить. Чувство тщетности всего сущего охватило его. Где он? Как он тут оказался?
На какое-то время тошнота подступила к горлу, а потом все прошло — Чоузен понял, что хитины перестали его кормить. Он жалобно застонал. Действие наркотика все усиливалось. Биение собственного сердца пугало его — казалось, от ударов ему вот-вот разнесет грудь, и тогда хитины сожрут его сердце, а потом и его самого. От этой мысли он вдруг разрыдался. Слезы стекали по внутренним стенкам шлема, попадая на шею и грудь.
И вот отдельные «дегустаторы», продолжающие бродить по человеческим телам, вдруг наткнулись на слезы.
Визиревая масса ответила тем, что устроила людям беглый медицинский осмотр. Оба самца дрожали, стонали, не ориентировались во времени и пространстве. Пульс резко участился, температура тоже подскочила, в каплях пота появился адреналин и другие вещества, свидетельствующие о перевозбуждении и интоксикации. После короткого обследования гнездовой разум заключил: на гуманоидов подействовали алкалоиды, содержащиеся ,в грибковых углеводах. К счастью, в случае их смерти оставалась самка, которую они не кормили. Гнездо решило выждать какое-то время, тем более что его исследовательский отдел продолжал разрабатывать новые коммуникационные протеины для гуманоидов, с учетом их биохимического строения.
Глава 30
Разум великого хитинового гнезда в определенном смысле напоминал многотысячный хор. Преодолевая первоначальный хаос, голоса подстраивались друг под друга, и, когда они сливались вместе, из какофонии рождался светлый гимн, воспевающий обретенную в единстве гармонию. Наступал момент полного просветления, наивысшей интеллектуальной мощи и глубины восприятия, а потом гармония распадалась, снова уступая место какофонии.
Конечно, такое описание несколько схематично. На самом деле внутри гнезда происходили сложнейшие химические процессы. Двигаясь в бесконечном танце познания, химические визири терпеливо, молекула за молекулой, транспортировали химические соединения с места на место по лабиринтам неповоротливого мозга, слой за слоем нанося новые разновидности протеина на уже существующие базовые структуры. Таким образом обеспечивалась бесперебойная работа всех поверхностей мозга — с них снова и снова соскребали предыдущие напластования, чтобы отлакировать новыми мыслями. Однако на каких-то участках старые слои сохранялись. Гнездо вело на молекулярном уровне подробный учет всех своих решений и действий. Но поскольку общая площадь всех думающих поверхностей составляла примерно сорок квадратных километров, то все эти разрозненные летописные своды могучего, но медлительного мозга были разбросаны по сотням миллионов закутков, и, чтобы собрать их воедино, требовались воистину титанические усилия. Гнездо воссоздавало детали прошлого с огромным напряжением, медленно, но зато с потрясающей точностью.
В результате получался биологический компьютер, работающий медленно, но наделенный мощным инстинктом самосохранения и памятью, способной вечно хранить события минувших веков.
И вот теперь великое гнездо, организм, прежде ощущающий себя как нечто единственное в своем роде, как центр вселенной, и вспоминавший лишь о Первом Гнезде, из которого произошли первые королевы- матки, пребывало в состоянии, близком к панике.
Оно принялось лихорадочно изучать основы биохимического строения гуманоидов. Ученые-химики поразились бы, узнав, с какой быстротой хитины разобрались во всех тонкостях земной биохимии.
К этому времени гнездо уже располагало набором вкусовых ощущений, всесторонне характеризующих человеческое тело. К тому же оно постоянно следило за поведением гуманоидов и химическими реакциями их организма. Все эти данные и стали исходным материалом для анализа.
Однако пленники явно были нездоровы. Гнездо гневно укоряло самого себя за нетерпение, за не правильное обращение с подопытными особями. Состояние их ухудшалось на глазах. Самый ценный экземпляр — молодой самец, похоже, полностью потерял ориентацию. А между тем именно у него наиболее четко прослеживалось наличие странного хитинового субстрата, хотя у двух других особей его тоже обнаружили — на коже и в жидкости, циркулирующей внутри организма. И хотя вещество это присутствовало в совсем мизерных количествах, но не заметить его было невозможно — оно постоянно проглядывало сквозь массу чужеродных протеинов млекопитающих, словно солнечный свет сквозь рваные края грозовой тучи.
Это химическое открытие особенно поразило и напугало гнездо. Но сам подопытный индивидуум, похоже, находился в еще большем смятении. Второй самец тоже сник, и из отверстий в его голове потекла такая же жидкость. Только маленькая самка до сих пор лежала без движения в камере визирей. И будь у гнезда волосы на огромной бородавчатой шее, они каждый раз вставали бы дыбом при мысли об обнаруженных им коммуникационных протеинах, разительно отличавшихся по своему строению от всех остальных веществ, имеющих отношение к пленникам. Их живая ткань и жидкость, циркулирующая в организме, несомненно, имели биохимическую природу. Искусственные материалы: полимеры, металлические сплавы, сложные сочетания углеводных полимеров, керамика — вызывали смутные ассоциации с сырым хитином. Но коммуникационный протеин принципиально отличался от всех остальных веществ.
В самых затаенных уголках памяти гнездо хранило сведения о предметах искусственного происхождения — продуктах сознательной деятельности, и о том мире, в котором существовали только хитины. Эти хитины, объединенные в Мировой улей, трудились во имя Великой Гармонии. А потом перебрались сюда — в мир, населенный множеством существ, по своему биохимическому строению и характеру жизнедеятельности родственных его пленникам. Правда, пленники имели ряд существенных отличий, укрепивших гнездо в мысли, что они пришли сюда из другого мира. Но из какого именно? Неужели из того мира, о котором гнездо до сих пор хранило воспоминания? Возможно ли такое? Ведь в том мире не было никого, кроме хитинов.
И все-таки в их организме обнаружен коммуникационный протеин, пусть и в мизерных количествах — у старшего самца всего несколько сотен молекул. Молекулы эти имели тенденцию складываться в спирали, которые затем утраиваются, учетверяются, образуя сложные тороидальные цепи. Они настолько пластичны, что способны принимать любую форму. Это был капитал, передаваемый по наследству аминокислотами, — они были расположены таким хитроумным способом, что срабатывали наподобие часовых механизмов. При соприкосновении с коммуникационной клеткой — например, клеткой иммунной системы, проверяющей организм на наличие инородных тел, — коммуникационные протеины тут же мимикрируют, имитируя поверхность дружественной клетки. Конечно, способностью к мимикрии обладали и вирусы на родине хитинов, но в отличие от вирусов коммуникационные протеины, помимо элементарных данных, необходимых для репродуцирования, хранили в себе и гораздо более сложную информацию.
Была у этого химического соединения одна довольно странная особенность — ярко выраженная тенденция взаимодействовать с самим организмом чужака, а не с другими хитиновыми визирями. Вещество
