Она буквально пожирала его гладами, желая еще и еще. Вытерев кулаком лицо, она вновь втянула его член в многоопытный рот. С улыбкой на лице, полуопустив на манер Мэрилин Монро глаза и чуть прищурив веки, она мало-помалу привела свою игрушку в стоячее положение — в который уже раз за ночь. После этого она положила его мозолистые руки на внутреннюю сторону своих атласных бедер и, как только он вновь начал кричать на нее, обзывая белой рванью, своим ртом прижалась к его губам. Кингмен неизменно, с чуткостью дикого зверя, отвечал на каждый ее отлично отработанный развратный жест — в такие мгновения Тенди, как никогда, была неотразима.
Сжав его в себе, она поняла, как он жаждет ее. Ей показалось даже, что она чувствует его необходимость в ней. Одна из ее маникюрш как-то рассказала ей о признании, сделанном Мэрилин Монро в минуту откровения: единственной причиной, побуждавшей Мэрилин ложиться в постель со столькими мужчинами, было ощущение, что лишь в такие минуты она действительно нравится им. С Тенди происходило что-то подобное, только ей была ужасно необходима любовь одного человека —
Вот и сейчас он пробивал дорогу внутрь ее, как дикий лесной зверь роет дорогу в свою нору, расплющивая ладонями два розовых твердых полушария своей белой оборванки. Он никогда не смог бы проделывать такое с
Она была единственной, кто мог довести его до исступления своей звериной, не знающей никаких границ сексуальностью. В шутку она сказала ему однажды, что не может, к сожалению, предложить ему еще какие-нибудь отверстия. Но сейчас она довела его до извержения и взрыва такой силы, что он, не слыша себя, завизжал ей на ухо во всю силу своих легких, как древний грек на похоронах товарищей по оружию. Она лежала под ним и чувствовала, как он, все еще находясь в ней, погружается в теплый кокон томного забытья.
Тенди легко погладила его бедра и икры, и он издал слабое хрюканье — знак полного удовлетворения. Удовлетворение, и ни единой мысли о бизнесе в голове.
— Ты вытряхнула из меня все мозги, — прошептал он, все еще покрывая ее, как огненная лава каменную глыбу.
— Знаю, Карни. Я даже видела, как они рассыпались по полу, — сказала она, гладя его волосы, пока его тело все еще содрогалось в последних конвульсиях. Он все еще хотел ее.
— Да-да-а-а! — простонал он. — Я всего лишь безмозглый дурной, грязный оборванец. Правда?
При этом ему никак не удавалось стереть с лица блаженную улыбку.
— Эй ты, уличная шпана, — она игриво шлепнула его. — Никому-то, кроме твоей белой оборвашки Тенди, ты не нужен, никто тебя не хочет.
По крайней мере — его в роли Карни Эббла.
— Скажи об этом моей жене и невесте, — сказал он в полусне, уже путая реальность и грезы.
Невесте? Что имел в виду этот оборванец? Он не мог иметь в виду ЕЕ. Но кто тогда? Уж не эту ли его… подружку?
— Кингмен Карни Эббл! Какая еще невеста? — требовательно спросила она.
— Невеста? — Кингмен мгновенно свел воедино свои разбежавшиеся в разные стороны мысли. — Я, должно быть, имел в виду, что ты говоришь невесть что. Ты высосала из меня последние мозги. Совратила и сделала из меня безжизненный и тупой чурбан. Поди теперь, разбери, что значили эти слова. Тпру! Не злись. Никто не владеет мной до такой степени, как это удается тебе. — Он неуверенно ухмыльнулся.
— Если бы при этом ты еще не смотрел 'налево'… — придавленная жаркой тяжестью тела Карни Эббла, Тенди с пылающим лицом бросилась в неравный бой, пытаясь в который раз победить каменное упрямство Кингмена Беддла. Она ненавидела, когда с ним происходили такие метаморфозы. В ее представлении это было чем-то вроде финала фильма об оборотнях. Она засмеялась своим грандиозным великодушным смехом, представив, как у старого доброго Карни отрастает шерсть и клыки и он превращается в монстра-магната Кингмена… в монстра-миллионера.
Он все еще находился под впечатлением от лучшего секса, который когда-либо знал. И так ВСЕГДА было с этой женщиной.
— Я бы хотел никогда не расставаться с тобой. — Он открыл один глаз. — Я всегда буду возвращаться к тебе, ладно? И у тебя ко мне не будет никаких претензий. Понятно? — Он приподнял обмякшую руку. — Ты все сделала потрясно. — Он мало-помалу приходил в себя. — Три маникюрных заведения… маникюрные центры Тенди… и я! О, да ты же магнатша!
Он отбросил сперва белую, затем вторую, не такую светлую прядь волос к ее плечам. Кингмен любил заниматься инвентаризацией своего хозяйства.
— А Флинг тоже? — дерзко спросила она и сдула волосы со щеки.
— Флинг — это бизнес. МОЙ бизнес. Не ТВОЙ бизнес. — Его глаза похолодели градусов на двадцать пять, став голубыми, как лед на полюсе. — А ты — мое удовольствие и мой друг. Ты — единственная, кто имеет меня, а ты даже не понимаешь этого.
Холодные глаза пробивали ее насквозь, как два лазера.
— Так-так, мой потрясающий мальчуган! Что ж, выходит, ты разводишься? — Тенди в волнении начала грызть ноготь.
— Я прихожу сюда не для разговоров. Разговорами я занимаюсь с Гейл Джозеф, Арни Зельтцером и Гордоном Солидом. Джойс даже снимает эти разговоры на видео. Разговоры — это то, чем я занимаюсь целый день, каждый день. Я разговариваю с моей сумасшедшей женой Энн и моей тещей. Я разговариваю с бухгалтером и шофером! — орал он. Тенди встала с постели на колени.
— Ты!
Он насупил мохнатые брови и закатил глаза для большего эффекта, но вместо этого глаза словно бы провалились, сделав его похожим на механического человека — экспонат с выставки.
— Ты и Пит Буль, — он ткнул в нее пальцем, — единственные в мире, с кем я могу НЕ разговаривать. Единственные существа на земле, понимающие меня. Разговор — это дешевка.
И он с удовлетворением уличного торговца, отлично разрекламировавшего свой товар, посмотрел на нее через плечо.
Тенди зачарованно глядела на него. Как и всегда, вместо нескольких слов она получила целую интермедию.
— Разговоры — это дешевка, — повторил он для вящей убедительности. В значительной степени это была правда. Он потянулся за рубашкой.
Временами ей хотелось подсыпать диазепама в его апельсиновый сок, чтобы он хоть разок задержался после того, как они кончат заниматься любовью. Если бы он подольше побыл с ней, он бы понял, насколько идеально они подходят друг другу.
— Ладно, а что же насчет Флинг? Она еще совсем молоденькая, так ведь? — Она принесла ему из коридора брошенные там брюки. — Ей, наверное, надо так мало свеч, что не заставишь весь именинный пирог?
— Она в законе. — Лицо у него было каменное — предостерегающий сигнал. Он напоминал енота, шипящего и фыркающего при виде опасности. Впрочем, он всегда разделывался с недовольством своих женщин очень просто — при помощи шляпы. Он просто надевал шляпу и покидал комнату, город, уходил на лыжах, уплывал на каяке, на пароходе на Новую Гвинею, в Европу — куда угодно. Он терпеть не мог что-то доказывать: ведь он всегда и неизменно прав. Зачем нужно что-то терпеть, за что-то воевать, когда можно запросто победить — уходя? Пускай другие парни думают о каких-то чувствах. Кингмен рубит канаты одним взмахом топора.
— Между прочим, сегодня в салоне только и разговоров было, что твоя жена Энн попыталась покончить с собой или, по крайней мере, имитировала такую попытку. — Тенди знала, эти слова оглушат его, но рискнула в надежде подпортить ему настроение.
— Нет, это была не симуляция. Порезы шли поперек вены, как вот тут, — показал он, застегивая запонки на манжетах, — а не вдоль нее. Доктор Корбин говорит, что она не кричала и не звала на помощь, так что это определенно было самоубийство. Ну-ка, расправь мне носовой платок, как ты это умеешь.
И почти тут же он оказался за дверью, так что Тенди не успела произнести ни слова.
