— Сам знаю, — усмехнулся я, — я тут нечаянно тонну шоколада закупил.
— Это хорошо. Вел его тоже любит. Ну, все, милый. Свяжетесь со мной потом, если сочтете нужным.
— Мама, о чем ты говоришь?! Конечно, свяжемся.
— Я очень надеюсь на это, Максик. Я надеюсь, вы сможете меня простить. Ну, все, пока.
— Мама, подожди!
Но в трубке уже раздавались короткие гудки. Я тут же набрал ее номер, и услышал, что абонент временно недоступен. Странно. Мама не хочет со мной говорить? Да что это вообще было-то?! Она же слезы едва сдерживала! Кто-то что-то должен мне сообщить, а я после этого решу не разговаривать с матерью? Чушь какая!
Сунув телефон в карман, я решительно направился будить незваного гостя. Если это и есть таинственный Вел, то ему придется ответить на все мои вопросы, главный из которых был 'почему плакала мама?'. Я, знаете ли, становлюсь очень-очень раздражительным, злым и неадекватным, когда обижают моих близких. И если эта спящая красавица хоть одним вздохом имеет отношение к слезам моей мамы, я ему такой шоколад организую, на всю жизнь о сладком забудет.
— Макс! Встречай меня любимую! — донеслось снизу.
Я застыл, размышляя, не преподнести ли в дар сестрице голову негодяя, обидевшего нашу маму, но решил, что задержка мне самому головы может стоить, и оставил гостя пожить еще чуток.
— Максик!
Я все-таки успел сбежать с лестницы прежде, чем Гретхен кинулась на меня. В общении с сестрой меня спасает только то, что я и сам парень не хилый, так что выдержать наскок ста восьмидесяти сантиметров и шестидесяти пяти килограмм тренированных мышц гимнастки вполне способен. Обычно Гретхен виснет у меня на шее, а я ее кружу. Вот такое приветствие брата и сестры. Со стороны, наверное, смотрится глупым и чреватым травматизмом, но мы привыкли. Но сегодня я был слишком шокирован, расстроен и зол после разговора с матерью, и привычно среагировать не удосужился.
— Макс? Что случилось?
Гретхен отпустила меня и пытливо заглянула в глаза.
— Мама звонила.
— Знаю. И что? Мне тоже звонила. Час назад примерно.
— И что сказала?
— Да ничего особенного. Сказала, чтобы я срочно отправлялась к тебе, и что это важно. Что у тебя случилось, Макс?
— У меня? У меня ничего. Почти ничего. Если не считать подозрительного типа проросшего в моем доме в мое отсутствие.
— Какого типа? — опешила сестра.
— Если верить маме, его зовут Вел.
— Верить маме? А сам он что, не представился?
— Не успел.
— Ты что, сразу его убил?
— Нет, ты пришла как раз перед тем, как я собирался это сделать. А я вот решил поделиться с тобой развлечением.
— Макс?.. — сестра склонила голову набок и снова принялась пристально меня разглядывать. — А ты уверен, что его обязательно убивать? Может это у тебя на почве акклиматизации? Все-таки, если он мамин знакомый…
— Ага, и она плакала.
— Что?! Почему?! Из-за этого Вела?! Убью!
Я успел перехватить сестренку за талию прежде, чем она помчалась вверх по лестнице. У Гретхен слово с делом почти никогда не расходится, а я еще собирался задать спящей красавице парочку вопросов. К тому же мама очень настаивала на том, чтобы мы с ним поговорили. Убить всегда успеем. Сперва выслушаем.
Рискуя быть избитым, искусанным и обруганным самыми распоследними словами на пяти языках (ну, полиглотка у меня сестричка — от слова 'проглот'), я все-таки сгреб ее в охапку и потащил на кухню. За взяткой. Взятка сработала. Пытаясь прожевать целую плитку шоколада вместе с оберткой, Гретхен на некоторое время заткнулась и направила свою бурную энергию в конструктивное русло извлечения изо рта фольги. Я помахал у нее пред носом упаковкой с бесславно подтаявшим мороженным, демонстративно сунул его в морозильник и занялся остальными продуктами.
— Ладно, рассказывай! — смогла, наконец, произнести Гретхен и размазала по лицу остатки шоколада.
Я кинул ей рулон бумажных полотенец и рассказал. Все. От начала до конца. О том, как пришел домой и нашел дверь открытой, о спящем наверху чудике и о странном мамином звонке. Сестра призадумалась.
— Знаешь, один такой матерный оборот вспоминается… — задумчиво произнесла она.
— Нет уж! Давай сразу по делу, — пресек я попытку лингвистического беспредела.
— Вообще-то под матерным оборотом я подразумевала словосочетание 'презумпция невиновности'. Мне всегда казалось, что оно должно означать что-то неприличное. Оказывается, я была права.
— В каком смысле?
— Но это же просто неприлично, что мы с тобой сидим тут и переливаем из пустого в порожнее, вместо того, чтобы разбудить интервента и выбить из него все ответы.
— Думаешь, мы уже готовы? — с надеждой на обратное спросил я.
— Главное, чтобы был готов он. От нас требуется только довести его до этой готовности. Ну, что? Вперед?
По лестнице мы поднялись на одном дыхании, но в холе остановились. Гретхен оттерла меня плечом и протиснулась вперед. Я поймал ее за руку.
— Не мешай! — прошипела сестрица. — Знаю я тебя, чуть что, ты его убивать передумаешь и ответов на свои вопросы так и не дождешься.
Она вырвала руку и пинком отворила дверь. Я зажмурился в ожидании воплей, грохота ударов и прочего сопутствующего явлению свирепой Гретхен шума и шагнул следом.
— Ой! — сказала моя сестра, и я открыл глаза.
В комнате ничего не изменилось, кроме позы незваного гостя. Теперь он лежал на спине, вытянувшись во весь свой, как оказалось, очень немалый рост, положив одну руку под голову, а вторую откинув в сторону. Синие вены просвечивали через полупрозрачную, словно светящуюся кожу. Четко очерченные губы казались почти алыми на фоне бледного лица, и на них играла блаженная улыбка. Он выглядел… трогательно! Я помотал головой.
— Бедненький! — шепотом пропела Гретхен. — Он же, наверное, устал с дороги. Пускай поспит.
И, схватив меня за руку, она устремилась обратно в холл. Вытолкав меня, сестренка вернулась ко входу в комнату, снова бросила взгляд на спящего гостя, счастливо вздохнула и тихонько прикрыла дверь. Я не стал ей говорить, что заметил у нашего гостя ослиные уши.
— И почему женщины на меня так реагируют? — печально спросил Вел.
— Как именно? — я опять не сдержался и вздрогнул. В некоторые моменты его голос звучал с такими завораживающими обертонами, что хотелось слушать и слушать.
— Как на маленького. Они меня кормят, баюкают и оберегают. Нет, я ничего не говорю, иногда это оказывается очень даже полезным, но иногда…
— Вел, если твои страдания — по поводу моей сестры, то можешь только порадоваться. Обычно она парнями питается на завтрак, обед и ужин. Скажи спасибо, что ты вызвал у нее умиление. Поначалу она шла тебя если не убивать, то пытать уж точно.
— При чем здесь твоя сестра? — недоуменно поинтересовался интервент.
— Ну, это вроде она наказала мне не обижать ребенка, то есть тебя, перед тем, как оправиться спать.
