смотрела на меня серьезными, недоверчивыми глазами и собиралась раскрыть тайну моего рождения. Тайну, из-за которой я поругался с отцом всего три дня назад. Целых три дня назад. Мне бы следовало обратиться в слух, выпытывать у нее подробности, но вместо этого я вдруг, неожиданно даже для себя семого, задал совсем другой вопрос:
— С кем вы с Джо вчера разговаривали? Что это были за звенящие светлячки?
— Ох, Гордон! — Дилия прикусила губу. — Я… я не могу тебе ответить. Не потому что не знаю или не хочу. Просто это должна объяснять не я. По-хорошему, меня вообще не должно здесь быть, но Дэн… Понимаешь, когда я поняла из их с Шарлем раговора, что ты не знаешь, кто твоя мать, совсем-совсем ничего не знаешь об Уме… Это неправильно! Она этого не заслужила! — последние слова она приознесла с такой страстью, что невольно привлекла к ним мое внимание.
— Уме… — тупо повторил я, пытаясь вспомнить, почему это имя кажется мне знакомым. — Кто такая Уме?
И тут меня ударило. Словно кто-то со всей силы хлопнул по ушам раскрытыми ладонями. С одной стороны пришло осознание, что мы сейчас говорим о моей родной матери, а с другой — воспоминание о сводной сестре, погибшей больше двадцати лет назад, которую я видел всего пару раз в жизни. Впрочем, мысль о сестре я поначалу счел правильным откинуть. Странное, конечно, совпадение для такого редкого имени, но та Уме все же была моей сестрой. Сестрой? Она была дочерью первого мужа Каролины, а я — сыном Дэна. Мысли в голове закружились с такой скоростью, что у меня потемнело в глазах. Нет, этого просто не могло быть… Но Дилия внимательно вглядывалась в мое лицо, и в глазах ее отражалось сочувствие и понимание.
— Ты вспомнил? — тихо спросила она. Я кивнул, все еще боясь поверить собственным догадкам. А девушка взяла меня за руку, потянула вниз. Мы опустились на бортик, свесили ноги в бассейн. А потом она начала рассказывать. Она говорила и говорила, а передо мной разворачивалась цепь ошибок, которые совершила совсем юная девушка, сначала ревнуя отца к мачехе, а затем оплакивая его потерю. Когда Дилия рассказала, какое условие поставила для усыновления Каролина, фактически выгнав падчерицу из родного дома, мне стало плохо. Но с другой стороны, Уме и не смогла бы жить в Талсе. Свою клятую фобию я унаследовал от нее. Но она могла бы приезжать, видеть меня хоть иногда, подарить мне частичку своей нерастраченной любви. И все же сдержала обещание. На знаю почему, но я безоговорочно поверил Дилии в том, что это не прошло для нее даром, что она меня не бросила. А вот дальше я потерял нить логики повествования. Дилия запнулась, подумала пару секунд. И без переходя продолжила: — Когда мы начали искать Уме, мы сначала вышли на Дэна. И Рената рискнула рассказать ему, кто мы.
— А кто вы? — перебил я. — И почему ты говоришь 'мы' о том, что было больше двадцати лет назад?
— Гордон, пожалуйста! — взгляд Дилии стал умоляющим. — Не спрашивай меня о таких вещах!
Я вдохнул и промолчал, а она стала говорить дальше. Уме все рассказала Дэну. Через десять лет, когда уже прошли все сроки давности, она рассказала человеку, не вспоминавшему о ней все это время, что он стал отцом. И снова я поверил, что она сделала бы это и раньше, если бы могла. А потом я вдруг вспомнил лицо Уме. Я знал, что после похорон бабушки Розалии мы встречались снова, спустя всего лишь неделю, а то и меньше, но тот вечер в Майами совершенно стерся из памяти. А вот тогда, на поминках…
…- Это моя сестра? — я сам испугался, как громко прозвучал мой голос в тишине, а молодая женщина вдруг застыла, шоколадная кожа приобрела пепельный оттенок, зрачки расширились. Словно задохнувшись, она содрогнулась и начала медленно оседать, но ее подхватил мужчина… Шарль? Это… там действительно был Шарль Лакруа?! 'Твоя мать одна из немногих, для кого я готов сделать все на свете. Даже луну с неба достать, если она попросит!' Уме? Он говрил об Уме?..
— Даже сейчас, Гордон, от нее скрывают, что мы отправились за тобой. Мы все скрываем, все ее друзья. Если… если что-то пойдет не так, Уме не переживет этого. Она… она такая ранимая! И для нее нет в жизни ничего важнее тебя.
— Так, стоп! — до меня наконец-то дошел смысл ее слов. — Ты хочешь сказать, что Уме жива? Тогда, двадцать лет назад, когда мне сказали, что она погибла в автокатастрофе, меня тоже обманули? = я никак не мог поверить в такое вероломство. — То есть, я мог встретиться с матерью, уже будучи взрослым, но Дэн и Каролина не сочли нужным даже сообщить мне о ее существовании?!
— Нет, Гордон, нет! — Дилия снова закусила губу и затрясла головой. — Ты не мог с ней встретиться. Как и она с тобой. Это стало возможным лишь теперь.
— Дилия, я вообще перестал что-либо понимать! — я начинал заводиться.
— Я знаю, Гордон, я знаю, — она успокаивающе погладила меня по руке. — Тебе все объяснят Шарль, или Дэн, или… — она замялась и вдруг всхлипнула. — Должен был Вел, но… он… он умер, — дыхание у нее перехватило, по щеке скатилась слеза.
— Да не умер никто! — взвыл я. — Как вы достали оплакивать этого вашего Вела! Жив он! Мне Джо сказал, а ему еще кто-то…
— Жив?! — Дилия задохнулась от восторга, глаза засияли таким счастьем, что мне захотелось заскрипеть зубами. Кем бы ни был этот таинственный Вел Дебритеанна, но, кажется, только что он стал моим заклятым врагом. — Ох, Гордон! — от радости она подалась вперед, обвила мою шею руками и чмокнула в щеку. Небритую, кстати. Но неизвестно откуда взявшаяся злость на столь милого сердцу этой девушки человека вышибла из головы все сомнения. Я крепко обнял ее и прижал к себе. Ее изумленный вздох я уже ловил своими губами. На мгновение она затрепетала в моих руках пойманной рыбкой, а потом… ответила на поцелуй.
Я позвонил Шарлю, а потом сбежал. Взял катер и укатил на острова. Никакой аутотренинг не помог бы мне сейчас держать себя в руках. Я должен был все обдумать, понять для себя, как я теперь буду жить, какие приоритеты выберу, как стану относиться к родителям — людям, которые меня вырастили. Особенно к матери. Как она могла так ненавидеть Уме? За что? Только потому, что та была частью прошлой жизни ее мужа? Каролина терпеть не могла Новый Орлеан, это я помнил с детства. Но в детстве Розалия часто рассказывала мне сказки об удивительном городе, где чудеса бродят прямо по улицам. Впервые я попал туда уже взрослым, мне было лет двадцать пять. И я разочаровался. Я не увидел в нем всего того, что по рассказам привык считать неотъемлимой частью этого волшебного места. Не было оно волшебным. Сейчас мне хотелось снова оказаться в Новом Орлеане. Снова пройти по перестроенным, обновленным улицам, попробовать увидеть город глазами Шарля и Уме, которые там росли.
Я не винил Дэна. Почти не винил. Он любил Каролину всем сердцем. Наверное, я бы тоже пошел для любимой женщины на любую ложь. Я и пошел. Только что. Молчание тоже способ солгать. Я не хотел видеть Каролину, не хотел выдать того, что узнал этим утром. Я обещал Дилии, что не расскажу о нашем разговоре никому, кроме Лакруа. И я хотел сдержать слово, данное ей. Дилия… Мне следовало думать о многом, об очень многом, но я не мог. Я видел перед собой только ее затуманенные страстью глаза, слышал ее тихие стоны, ощущал под пальцами шероховатость спонтанно возникающей на теле чешуи. Она думала, я не заметил. Или хотела думать. Мне казалось, она и так дала мне понять больше, чем я должен был узнать, чем был достоин узнать. Но кем бы она ни была, это уже ничего не могло изменить. Все произошло так же, как у Дэна с Каролиной. Отец много раз рассказывал, как влюбился в нее с первого взгляда, но мне всегда казалось, что его впечатления несколько приукрашены, ведь та встреча связала их на всю жизнь. Теперь же я понимал, что ему, как, наверное, любому на его месте, не хватало слов, чтобы передать все чувства и впечатления. У меня было много женщин, и многие сами вешались мне на шею — издержки славы. Были и такие, которые вызывали у меня искреннюю симпатию. На Саманте — бывшей сокурснице из колледжа, с которой встречался почти три года, — я даже подумывал жениться. А потом ей предложили работу в Нью-Дели, и она, не задумываясь, согласилась — предложение было более чем заманчивым. Меня же моя фобия держала на побережье. Семьи у нас бы не получилось, и даже не из-за моих заскоков, а потому, что, когда Саманта уехала, я слишком быстро перестал о ней думать.
Но то, что произошло сегодня, не имело ничего общего с симпатией или общностью интересов. Мир просто стал другим, поделился на две половинки — до нее и с ней. Именно так: с ней. Потому что я знал, для Дилии это было так же, как для меня. Она сама сказала об этом. Сказала как-то странно, невнятно: 'Столько раз слышала от других, как это бывает, но никогда не подозревала, что со мной такое случится