то наткнулся на летописца двумя днями раньше. И убил. Летописец пропал навеки, а с ним пропали все записи, за которыми в принципе и охотился Данихнов.
И наибольшую злость вызывало то, что наверняка все это вновь произошло по вине какой-то банды. Опять банда! Опять эти отморозки, гордо именующие себя «командами», заботящиеся только о своей шкуре, ни во что не ставящие ни жизнь остальных людей, ни вообще весь Срединный Мир. Подонки, куда более худшие и ненавистные, чем даже Корпус Верных Защитников, пресмыкающийся перед гоблинами и служащий им верой и правдой. У Корпуса хоть есть какие-то (пусть и низкие, нечеловеческие) идеалы, к которым они стремятся. Хоть какое-то подобие кодекса чести, пусть даже и не приемлемое Данихновым. У команд же нет ничего, кроме свободы в самом худшем понимании этого слова — свободы от совести, свободы от чести, свободы от милосердия.
Наверняка ведь труд Николая-летописца не нужен им совершенно. Просто так прихватили с собой. А по дороге скорее всего выкинули за ненадобностью. Зачем нужны этим бандитам летописи?! На вопрос же соратников, зачем летописи нужны ему самому (читать ведь почти никто не умел, а если и умел, то не считал нужным часто вспоминать об этом), Данихнов отвечал уклончиво или же (что бывало гораздо чаще) не отвечал вообще.
А потом Макс откуда-то узнал, что Николая-летописца убили люди из банды Косого. Данихнову до сих пор оставалось неясным, где именно Макс получил эту инфу. Как оставалось неясным и то, каким образом Макс сумел точно указать место и время, где банда Косого решила устроить засаду на курьеров, везших провиант одной из команд. И совершенно непонятно, почему Макс принялся ни с того ни с сего убивать. И вот — один из бандитов здесь. Всего один...
— Сколько лет тебе? — прищурился Данихнов.
— Семнадцать...
— Что вы здесь делали?!
Сероватая кожа на миг собралась в складки и вновь обтянула скуластое личико пленного. При этом шрам, рассекавший физиономию парня от верхней губы до левого виска, всколыхнулся, словно волна. Данихнова, видавшего всякое, передернуло. Было в этом человеке что-то такое, от чего кровь в жилах стыла, а мысли застревали, так и не успев воплотиться в действия. Подсознательно Влад понимал, что он значительно слабее своего пленника, и пусть никто (даже сам пленный) этого не замечает, все равно — неожиданная и необъяснимая сила пугала.
— Искали, может, найдем что-нибудь интересненькое... — Мошков выстрелил очередным лазерным взглядом и облизнул тонкие пересохшие губы.
— Чего такого «интересненького»?! — встрепенулся Влад.
— Да так, искали, чем бы поживиться. — Мошков явно пытался прикинуться дураком.
— Ты меня за идиота держишь? — Данихнов не выдержал, вскочил с «трона» и, подлетев к парню, заорал во всю мочь: — Отвечай! Что вы делали здесь?!
Влад был в бешенстве. Последняя надежда ускользала из рук. Подбородок Данихнова затрясся, лицо побелело. Но как бы ни был страшен в гневе своем командир, лицо Мошкова продолжало сохранять то неприступно-тупое выражение, которое приняло в самом начале допроса. И тут в разговор некстати встрял перепуганный насмерть (как и все остальные окружавшие Данихнова) Сергей Ватолин:
— Прыжок, ты чё?! Ну скажи же! Вы же на курьеров пошли!
— Были бы руки развязаны, Гнусь, я б тебе сказал, — проскрипел Мошков. — И про курьеров, и... все такое.
Хрясь!
Мошков рухнул на асфальт. В ушах зашумело, в глазах сделалось темно. Уже теряя сознание, Анатолий почувствовал, как его подхватывают за ноги, за плечи, куда-то тащат...
— ...Толик! Вставай!..
Силясь открыть глаза и пошевелить рукой, Мошков прошептал еле слышно:
— Это ты?!
То ли прошептал, то ли всего лишь сделал попытку.
И вновь ушел, уплыл в небытие. Но голос опять позвал:
— Толик! Вставай!..
Мошков приоткрыл глаза-щелочки. Это была женщина — не молодая и не старая, не уродина, но и не красавица. Женщина в красном платье, с зелеными волосами. Точно такая же, ничуть не изменилась.
Мошков хотел спросить, куда она пропала — тогда, в Твери, после перестрелки, после того проклятого туннеля, — но вновь отключился...
— Эй, ты! Как тебя там?.. Анатолий! Ишь ты, разлегся тут, понимаешь...
Мошков ощутил пинок в бок. Не слишком обходительно для женщины. Он захотел подняться, чтобы объяснить, кто есть кто в этом мире, но получил очередной пинок. Пересилив себя, Анатолий открыл глаза. Женщина в красном платье была всего лишь видением, галлюцинацией, если хотите. Здесь же — в холодной и ржавой реальности — вместо женщины на Мошкова смотрела нагловато-трусливая рожа одного из соратников Владимира Данихнова.
— Очухался? — поинтересовалась рожа. — Эт хорошо! Давай ногами шевели!..
Мошков с легким недоумением отметил, что поблизости вдруг появился небольшой грузовичок. За рулем его сидел кто-то в чем-то черном. Человек в кабине на миг повернулся, и Мошков вздрогнул. Ему показалось, что за рулем грузовика сидит привидение. Лицо водителя странно блеснуло, словно выкованное из металла. Но разглядеть его толком Мошкову не удалось. Его уже поставили на ноги и подтащили к кузову.
— Залазь!..
— Руки-то связаны! — прохрипел Мошков. — Дубина!..
Последовал еще один удар, от которого Мошков снова рухнул на землю. Он почувствовал, как его поднимают и зашвыривают в кузов. Следом за ним, громыхая сапогами, полезли какие-то люди. После чего машина тронулась.
Следующие несколько минут Мошкова заботило только то, чтобы не удариться головой. Когда же машина остановилась, он даже не сделал попытки подняться на ноги. Здраво рассудив, что как его сюда закинули, так и выкинут наружу. И оказался прав — выкинули его без разговоров, довольно быстро и без особой жестокости. Так что у Мошкова даже появилась возможность оглядеться по сторонам.
Судя по всему, это было где-то недалеко от Нахимовского проспекта. Скорее всего временное пристанище спецотряда, походный лагерь.
Мошкова потащили к какой-то развалюхе, напоминающей скорее заброшенный склад, нежели штаб- квартиру командира команды. Робкие лучи несмело посматривающего на искалеченную землю солнца падали на крышу барака. Сколоченная из трухлявых, почерневших от дождя и времени досок, хибара одиноко стояла среди многочисленных полуразрушенных домишек. Окон в бараке не было, их заменяли зиявшие в прогнивших досках дыры, с грехом пополам затянутые кусками полиэтилена. Дверь, очевидно, выломали еще тогда, когда отбирали домишко у прежних хозяев, поэтому ее первое время попросту приваливали к входу, а затем и вовсе ликвидировали. С тех пор черная пустота скалилась на окружающий мир, подобно раскрытой пасти шакала. Тоскливо и мрачно... Впрочем, команд по нынешним временам в Москве развелось — пруд пруди, так что удивляться нечему.
Внутреннее убранство «штаб-квартиры» не особо отличалось от остальных убежищ — ворох тряпья в левом углу, груда оружия возле входа да котелок с невнятным содержимым на столе посреди комнаты — вот и все.
Из темноты возникла фигура командира. На сей раз он не был раздражен и даже улыбался.
— Ватолин заступился за тебя, — поведал он. — Он сказал, что ты расскажешь нам все. — Опять улыбка.
