на пол и потерял сознание. Из виска брызнула кровь. Михайлов брезгливо поморщился, взял полиэтиленовый пакет и нахлобучил мальчишке на голову.
Взгляд его упал на крышку подпола. Михайлов немедленно открыл его и бросил туда обмякшее Сашино тело. Вниз головой. Вслед полетела увесистая бочка. Но — мимо. Михайлов быстро спустился вниз «исправить промах».
Несмотря на то, что Саша буквально впечатался головой в бетонный пол, он был еще жив: шумно, со всхлипом дышал, тихо стонал.
Изверг бил его ногами до тех пор, пока мальчик не затих. Затем взял кирпич и изо всей силы два раза опустил его на голову уже мертвого ребенка. «Для верности» — как потом он цинично скажет…
Следственным органам пришлось потрудиться немало для того, чтобы «вычислить» убийцу. Хотя Михайлов не имел криминального опыта и к тому же был, мягко говоря, нетрезвым, он, тем не менее, не оставил на месте преступления практически никаких следов (даже кровь с половиц аккуратно вытер). Но не помогло. Его в конце концов арестовали, чему во многом способствовала логическая отработка всевозможных версий, которую провели заместитель районного прокурора Геннадий Кулак и следователь Игорь Полыко.
Когда проводили проверку показаний убийцы на месте преступления, Михайлов поставил условие: чтобы в округе не было ни одного человека, в том числе и родителей погибшего мальчика. Он опасался, что возмущенные диким беспределом жители деревни, несмотря на присутствие милиции, устроят самосуд. Условие это выполнили. Но животный страх все равно не отпускал преступника ни на минуту. Когда машина, в которой везли убийцу, стала приближаться к деревне, его затрясло, как в лихорадке. Потом он и вовсе потерял сознание. Так велик был страх перед возмездием.
Оно в конце концов наступило. Суд приговорил Михайлова — зверя в обличье человека — к расстрелу.
УБИЙЦА С НЕВИННЫМИ ГЛАЗАМИ
Подходя к своему дому, Галина взглянула на окна шестого этажа, где находилась ее квартира, и обмерла: окна были распахнуты настежь, а внизу собрались люди, что-то оживленно обсуждая. Завидев машину «скорой помощи», молодая женщина почувствовала, как внутри будто что-то оборвалось, ноги стали непослушными. Кто-то осторожно поддержал ее за локоть, когда она метнулась вперед и, будто подкошенная, упала на колени. На асфальте, разметав ручки, лежала ее двухмесячная дочь. В луже крови, неестественно неподвижная. Крик застрял в горле, парализовав все тело. Она уже не слышала и не видела ничего, кроме этого окровавленного родного комочка.
Она не помнит, как оказалась в своей квартире. Кто-то усадил ее в кресло, поил водой. Этот кто-то настойчиво и заботливо подносил нашатырь, не вызывавший у нее никаких чувств.
— Девочки нигде нет, — донесся из ниоткуда женский встревоженный голос.
Галина узнала соседку и впервые встрепенулась.
— Поищите Свету, — слабо проговорила Галина. — Она не могла далеко уйти, оставив одну… — и запнулась, не в силах произнести имя теперь уже покойной младшей дочери.
6-летняя Света спряталась под кровать. Она испуганно таращилась вокруг себя, когда ее извлекли оттуда. В глазах застыли слезы.
— Дядя бросил Ирочку в окно, — всхлипывая, рассказала девочка. — Он такой большой, темный. Когда он зашел в квартиру, я испугалась, спряталась сюда, чтобы он меня не видел. А Ирочку он схватил и выбросил, а сам убежал.
Вызванный наряд милиции оцепил район, но, видимо, убийца успел скрыться, не оставив никаких следов. Прочесывали чердаки, подвалы, сомнительные квартиры — тщетно. В последующие два дня оперативники продолжали искать, хотя уже понимали: время упущено. На похороны маленькой Ирочки сошлись все соседи, приходили посторонние люди. Приносили игрушки, сладости, утешали убитых горем родителей. Галина уже не плакала — слез просто не осталось. Старшая дочка стояла тут же в черной косынке, придерживала маму за руку. Света не плакала, наверно, до ее сознания еще не доходил смысл свалившегося на семью горя.
Когда подъехал катафалк и заиграла траурная музыка, женщины заголосили, и Света испуганно прижалась к матери. Мягкие игрушки решили положить в гробик.
— Мама, — Света дернула Галину за руку. — Зачем ей столько много игрушек, пусть и мне останутся.
Галина, как ужаленная, отпрянула от старшей дочери.
— Света, Света, послушай, — и осеклась.
В глазах 6-летней девочки промелькнул испуг.
— Что мамочка? Ты обиделась?
— Света, скажи: дядя, который бросил Ирочку из окна… как он открыл дверь? Я ведь ее запирала.
— Я не знаю, не знаю, мамочка, — вдруг расплакалась Света. — Мне было страшно, я боялась.
Галина ее уже не слушала.
До нее враз дошло, кто стал убийцей ее двухмесячной Иринки.
…Светлана росла капризным, взбалмошным ребенком. Единственной дочкой обеспеченных родителей, такой же единственной внучкой для двух бабушек и дедушек, не чаявших в ней души.
Любая прихоть, не поощренная родителями, была немедля выполнена любящими бабушками- дедушками, рассуждавшими, что у ребенка должно быть нормальное, обеспеченное детство.
При замечаниях детсадовских воспитателей о том, что девочка чересчур эгоистична, вспыльчива, Галина тушевалась, а бабушка с жаром доказывала, что это переходное и травмировать ребенка по таким мелочам — варварство.
Так и росла девочка, как губка, впитывая, что только она, ее существование — самое важное для родных и близких. Когда однажды мама, спросила, не хотела ли Света иметь братика или сестричку, девочка отшвырнула игрушку и забилась в угол с громким плачем. Бабушка тут же подскочила к внучке, но, против обыкновения, не набросилась на Светину маму с упреками, а только погладила девочку по голове, зашептала утешительные слова.
— Ах, так! — взбунтовалась Света. — Значит, и ты себе хочешь другую внучку?
Бабушка в растерянности захлопала глазами, пытаясь обнять Свету, но та вырвалась, убежала к себе. Никакие доводы о том, что одной ей, когда повзрослеет, будет тяжело, не помогли. Света плакала навзрыд.
В родильном доме мама через окно показывала сестричку и, счастливо улыбаясь, спрашивала, как они назовут младшенькую.
Света дергала папу за рукав, поторапливая домой, а ночью, уткнувшись в подушку, плакала.
Ни через неделю, ни через месяц она ни разу и не подошла к своей младшей сестричке, только исподлобья наблюдала, как мама забавляет девчушку, играет с ней. У Светы вдруг беспричинно начались истерики, она все чаще жаловалась на головную боль. Когда встревоженная ее состоянием Галина обратилась к врачу, тот, осмотрев 6-летнюю девочку, недоуменно пожал плечами, не находя никаких признаков болезни. А на прощание посоветовал обратиться к невропатологу.
Невропатолог, выслушав Галину, сказал:
— К сожалению, это бывает не так уж редко. Думаю, вам надо еще раз попытаться, чтобы она как- то сблизилась с младшей сестренкой, пусть играет, забавляет — не бойтесь ей доверять. Но и не лишайте прежнего внимания, теплоты…
После того визита к врачу Галина с мужем долго о чем-то шептались на кухне, говорили и со Светой. Она, кажется, впервые внимательно слушала и больше не плакала, от Иринки не отворачивалась. К концу второго месяца своей жизни младшая сестренка впервые улыбнулась. Ей, Светлане. И та с радостным
