– Я знаю одну тропу, по которой ходят контрабандисты. Правда, лошадей придется бросить, с ними там не пройдешь. За сутки мы вырвемся из окружения, а там – в горы и через Эннетский перевал – в Карниону.
Они загудели, начали переговариваться, кто-то даже засмеялся, как всегда бывает, когда начинает выясняться, что положение, считавшееся безнадежным, таким не является.
– Выведешь, значит? И лошадей бросить! – Этот голос я не сразу узнала. Только когда говоривший выдвинулся, оказалось, что это Хрофт. Теперь его вряд ли сочла бы красавчиком и самая невзыскательная бабенка. Удивительно – они все были грязные, усталые и отощавшие, но почему-то на Хрофте это особенно сказалось Кстати, ни Каллиста, ни Мальмгрена я здесь не заметила. Спрашивать об их судьбе не имело смысла. А Хрофт – вот он, пожалуйста. – А вы и поверили! Кому? Этой стерве? Да ей одного и надо – завести нас всех в Катрею, и с концом. Кто нам про Дорогу Висельников плел – сказки, мол, никто не верит? А теперь сама на ту же дорогу заманиваешь? Кому нас хочешь сдать – Дагнальду? Работорговцам? Или просто в болото заманить, поразвлечься?
Это начинало превращаться в самую натуральную истерику. Лучший способ ее прекратить – съездить пару раз по сопатке. Но меня вдруг обуяло полное безразличие. Я не стала спорить с Хрофтом, даже не велела ему заткнуться. И он продолжал разоряться:
– У нее еще надо спросить, почему замок захвачен, а она здесь! Какой ценой свою шкуру выкупила? Нас обещала продать?
«Кто б на тебя польстился», – едва не сорвалось у меня, но Эгир меня опередил.
– А тебя никто и не зовет идти, – тихо сказал он, и на Хрофта это почему-то подействовало хлеще пощечины. Он замолчал, дыша со свистом, кончик носа и губы у него побелели.
– Разве я кого заставляю? – сказала я. – Хотите попробовать к морю – давайте к морю. Может, Эйсанский орден еще не совсем скурвился и поможет.
Не следовало упоминать орден. Но слова назад не воротишь.
Теперь все они смотрели на Тальви. Все зависело от его решения, и он не мог больше молчать.
Он поднялся – сам, хотя ему, наверное, было очень больно. Я осталась стоять перед ним на коленях, как гонец, которому в прежние времена за злые вести рубили голову. Хотя с моей головой он когда-то распорядился поступить по-иному. Сказал:
– Едем, – и, хромая, пошел к лошадям.
– Эй, а рану перевязать? – крикнула я.
Тальви не обратил на это внимания. Какой-то миг он постоял, глядя на лошадей. Мои даже после недельной скачки выглядели лучше, чем кони его отряда. И он – снова без чьей – либо помощи – подтянулся в седло Руари.
Черт бы побрал этих дворян. Даже в такую минуту они не забывают, что воин не должен ездить на кобыле. А может, это было здесь ни при чем и Руари он выбрал, потому что тот был крепче.
Ладно, ему виднее. Вот загноится рана непромытая, не перевязанная как следует, тогда узнает… Я взгромоздилась на Керли, а прочие – на своих одров, и мы тронулись в путь. Тальви, между прочим, не сказал, куда мы едем, но никто, похоже, не сомневался – туда, куда я укажу.
– Компас проглотила? – улыбаясь, сказал Малхира.
Я никак не могла взять в толк, на что он намекает. Но лицо у него было довольное. Наверное, он вспоминал дорогу из Громарта, когда он тоже ехал рядом со мной. Перед этим тоже пролилась кровь, нас хотели убить, и он сам крепко пострадал. Но я позаботилась о нем, а потом увела всех за собой, и все кончилось благополучно. Без сомнения, он верил, что и теперь все кончится так же. В это верили и другие из тех, кто ехал следом за мной. Но не все. И конечно, не Тальви. Возможно, он вспоминал другую дорогу, весной, когда блистательный владетель замка вез из Кинкара грязную и обносившуюся в тюрьме Нортию Скьольд, вместе с ее отложенным смертным приговором. Но я в этом сомневалась. У него было о чем подумать и без меня. Если он вообще был в состоянии думать.
Описывать переход на рысях, на усталых лошадях, осенью, под вечер, вблизи болот – занятие не из приятных, но еще менее приятно такой переход совершать. Наползали сумерки, и оставалось молиться, чтоб не было тумана, потому что одна бы я, возможно, прошла бы и в тумане, но с такой оравой, да еще при наличии раненых (я не видела, кто еще в отряде ранен, кроме Тальви, но наверняка таковые были)…
Про многие болота существуют разные нехорошие предания. Будто бы нечисть там всякая водится, черти зеленые, духи убиенных по ночам шатаются, и прочее. Про Катрейские топи я ни разу в жизни ничего подобного не слыхала. Просто – гиблое место, поганое, нечего туда соваться. Никто и не совался, кроме вольного братства, которое везде стежки проложит. Особенно если вспомнить, что река Хамар связывает Катрею напрямую с морем, что при занятиях контрабандой как нельзя более удобно. Я там проходила трижды и надеялась, что вспомню все нужные приметы. Даже в темноте.
Перейдем Хамар, и можем считать, что спаслись. Если только…
Я, конечно, не слишком верила в то, что Вирс-Вердер действительно связан с контрабандистами. Подземный ход в Камби он, скорее всего, получил в наследство от иезуитов. Но если эта тропинка ему известна, это будет крайне неприятно. Мягко говоря.
И это если еще не брать в расчет людей Дагнальда, которые могут быть поблизости.
Ладно, сказала я себе, не запугивай себя прежде времени. А других – тем паче.
Темнело очень быстро. А если б и не темнело, все, что нас окружало, не порадовало бы ничей глаз. Рыжая трава, черные уродливые деревья, как паршой, покрытые какими-то белесыми наростами. По наростам и надо было находить нужную тропу, по наростам, не по деревьям, что было бы слишком просто – так учили меня те, кто приходили сюда не любоваться видами.
Как и мы.
И вообще, одно утешение – комаров уже нет.
Пахло прелью и гнилью. Сыростью. Небо, как и днем, было затянуто, так что звездная ночь нам вряд ли грозила. И в этом вязком сумраке громче становился шум ветра и слабо плеснула вода.
