Но не в деревнях. В деревнях мне такое было непривычно.
У трактира, в отличие от деревни, вывески не было. Даже ветки омелы не было приколочено. Только сноп над дверями. Из-за двери высунулась хмурая баба, глянула на меня без интереса. На вежливый вопрос, можно ли здесь за деньгу пожрать и лошадь накормить, отвечала, что можно, почему ж нельзя, ежели за деньгу, а коли надобно что-то еще, так это нужно дожидаться, пока хозяин из церкви вернется.
Сегодня вроде бы не воскресенье. Или я сбилась со счета? А может, и впрямь местный праздник какой? Иначе что бы трактирщику в будний день делать в церкви? Кстати, и, проходя по деревне, народу я почти не увидела.
Пока я рассуждала так про себя, местные высыпали из церкви – и старые, и молодые, а больше всего мужиков в самой поре, которые обычно благочестием не блещут. Один из них, на рысях приблизившийся к трактиру, плотный, рыжеватый, с веснушками аж на лбу и щеках – как у Малхиры, но лишенный Малхириной приглядности и вдвое старше – оказался здешним хозяином. Он пребывал в состоянии радостного возбуждения.
– Ну, давай, мать, поспешай! – крикнул он жене. – А то недосуг мне. Надо посмотреть, как отец Теофил народ в ополчение благословлять будет. Нынче же и выступаем… То есть я тоже собирался идти, но кто-то должен остаться на случай, ежели южане нападут, хозяйство оборонять…
– Погоди-погоди. Разве мы с южанами воюем?
– А с кем же еще?
– Я так полагаю, законный герцог воюет против самозванца. – Я благоразумно не указала, кто есть кто.
– Это само собой… А самозванец, он откуда взялся? На южные деньги засланный, на южные деньги купленный. На что только не идут, чтоб нас разорить… Ты-то, вообще, откуда? – Он воззрился на меня с подозрением.
– Из Вальграма. – Я назвала самый дальний к востоку порт. – Туда война еще не добралась.
– А-а. Нам – оно виднее.
– Верно, только скажи мне – где южане и где вы? Как они до вас доберутся?
– Ни черта ты не понимаешь. Зараза-то когда начала расползаться? Годы тому, и немалые. А большие господа и рады, заразу распознать не умеют, им только того и надо, что разную сволочь привечать взамен честных людей. Но с нами такое не пройдет. Мы их враз раскусили, ублюдков этих южных, штукарей паскудных, прислужников сатанинских.
– Это кого?
– Да комедиантов, кого ж еще! Чуешь, какое дело – все угодья в них: и южане, и шпионы, и колдуны, и скоморохи развратные!
Теперь я поняла, почему лицо повешенного показалось мне знакомым. Это был Дайре, глава актерской труппы. Я отвернулась от трактирщика, и взгляд мой невольно упал на черное пятно на утоптанной земле.
– Это мы все ихнее сожгли, – гордо сказал трактирщик. – Машкеры, дудки, барабаны, одежки похабные, книги чернокнижные… Жаль только разобрались не со всеми. Главаря – то мы повесить успели, а остальные – мы их в амбаре заперли – в это время как-то выбрались, не иначе, сатана помог, и утекли.
Мне сразу стало как-то легче. Хотя теперь я знала, что по крови не принадлежу к южанам, мне все равно было их жаль. Даже если среди них был Пыльный. Но это сомнительно – если он человек Вирс- Вердера, а тот нынче генеральный судья…
– А они точно были колдуны?
– А то! Отец Теофил – это он всю их злобность обличил – у главаря настоящую черную книгу видал. А на ней вот такими буквами написано, – он понизил голос и сделал знак от нечистой силы: – «Оборотень». Ну как?
«Оборотень». Трагедия в пяти действиях. Бедный Дайре.
– Ладно, хватит разговоры разговаривать, пошли посмотрим! – Трактирщик уже потерял ко мне интерес. Смотреть на их сволочное ополчение мне вовсе не хотелось, но отказаться – значило бы навлечь на себя подозрение, и я, взяв повод Керли, поплелась за ним.
Селяне собирались на лугу за церковью. Меня удивило, что они вообще рассредоточивались после обедни, но оказывается, они домой за оружием ходили – не подобает в дом Божий с оружием соваться, так отец Теофил сказывал! Мушкет имелся только у одного, у остальных – вилы, цепы – не боевые, а обычные, ножи, топоры, рогатины, даже дубины. В рукопашном бою это все, разумеется, куда как сподручно, однако пять-шесть рейтаров с хорошим боезапасом уложили бы их в несколько минут. Всего же их было человек тридцать. Мужчин с оружием, я разумею, но крутились здесь и мальчишки, и пара-тройка баб волокла пустые тачки – неужто и эти в поход собрались? Лица у них были радостные, просветленные. Я поискала глазами виновника праздника. Он был лет на пятнадцать моложе нашего отца Нивена – за сорок, а может, и под пятьдесят, с заметным брюшком, бледным пухлым лицом и тяжелыми веками. Он посмотрел на меня из-под этих век, и я машинально сняла шляпу. Нужно было соответствовать роли. Почему – то мне показалось, что после этого он успокоился, хотя поначалу была в его взгляде какая – то подозрительность.
Убедившись, что на лугу собрались все – и те, кто отправлялся в поход, и те, кто провожал, отец Теофил начал речь:
– Дети мои. – Голос у него был слабый, и, чтобы все могли расслышать, должно было воцариться полное молчание, а это было невозможно, потому что нерасслышавшие тут же начинали переспрашивать у соседей. Но слушали все. – С того дня, как до нас дошел слух, что смута потрясает славную землю Эрда, я ждал знамения от Господа. Я ночи проводил перед алтарем, непрестанно молясь. – Почему-то я не сомневалась, что так оно и было. – И наконец глаза мои отверзлись. Господь уже даровал нам знак, а мы, неразумные, не поняли этого! Те мерзкие колдуны, блудники и нечестивцы, главаря которых Небеса покарали нашими руками, – они и были знамением! Разве прежде нога нечестивого дьяволопоклонника оскверняла нашу милую землю? Враг уже здесь, говорю вам, а мы спим, благодушествуем, не ведаем зла! – Он взял слишком высоко и закашлялся. – Истинно говорю вам – южане, порождения ехиднины, южане – вот кто наши враги! Вы скажете, добрые мои дети, – есть и худшие их – грязные обрезанцы, не оскверню губ
