Кристина ожидала пояснений, но бегинка, угадав ее намерения, сухо сказала: – Могу только заметить, что во всей этой истории есть один человек, которому крупно повезло. Ты. – Она покачала головой. – Я еще побуду здесь, пока не уверюсь, что больной выздоравливает. Потом уйду.
Прошло больше месяца прежде, чем Кристина вновь постучалась в дверь сестры Триниты.
– Я пришла попрощаться… Ой, какие куколки забавные!
– Это не куколки. Шахматы. Игра такая…
– Ну, значит, все равно куколки… За мной приехал отец. Завтра мы уезжаем домой, в Бранку.
– Выходит, твое желание, высказанное в Ночь Правды, исполнилось?
Кристина кивнула и улыбнулась.
– А твой крестный?
– Он поправился. Совсем. И совсем не помнит того, что было во время болезни. А насчет всего остального – молчит. Но он ведь и раньше молчал… Знаете, я рада, что уезжаю. Я люблю дядю, но хорошо, что все уже кончилось.
– Для тебя. Не забывай, что главные участники этой истории живы и – на своих местах.
– Так что же будет?
– Не знаю.
Сестра Тринита передвинула фигуры на доске. – Честно, не знаю. Выйти за него она не может, это против всех наших обычаев. Возможно, переступит через свою гордость и продолжит с ним тайную связь. Это, конечно, наилучший выход, хотя, я принадлежа к духовному сословию, одобрить его не могу. Или они будут мучиться дальше.
– А нельзя ли сделать так, чтобы они все забыли? Не помнили друг о друге, что когда-то вообще встречались?
– Сделать-то можно. – Сестра Тринита смотрела на шахматную доску. Она знала, каким будет следующий вопрос, и ответила на него. – Но я за это не возьмусь. Кто угадает последствия? Как это скажется на их душах? Подавленные страсти, загоняемые внутрь, имеют склонность выползать наружу в самом уродливом виде. Если бы святой Антоний жил не в пустыне, а на рыночной площади, ручаюсь, бесы не терзали бы его столь рьяно. А ведь он был святым… Кстати, только ли проклятие виновато в безумии твоего крестного? Отчасти он сам себя до этого довел. И хорошо нам судить о страстях с позиции бесстрастия, тебе – по причине юности, мне – из-за принадлежности к общине и знаний – они ведь сушат душу. Нет, – она подняла голову, – здесь я уже достаточно сделала. Дальше я не пойду.
– Зато я пойду. – Кристина встала. – Не в этом, конечно, смысле. К отцу пойду. Он уже ждет.
– Тогда – счастливого пути.
У двери Кристина обернулась.
– Я очень мало поняла из того, что вы сейчас сказали. Но я буду над этим думать. Всю дорогу.
– Как хочешь, – сказала сестра Тринита. – Но лучше не надо.
