Дело государственной важности

постояльцев, что предполагает отсутствие заказов и хороших чаевых. И она из чувства солидарности с горничной Зиной, своей подругой, изредка выполняла по ее просьбе заказы на третий этаж.

– Спасибо, – поблагодарил советник. – Это все?

А разве этого мало?! – зеленым гневом светились ее глаза.

Он поставил на пропуске подпись, понаблюдал, как за ней закрылась дверь, и вдруг указал Сидельникову на выход: «Верни ее». Ничего неординарного в поведении советника не было, скорее всего, он по запарке что-то не то сделал с пропуском. Сидельников четко подошел к двери, шагнул в коридор и повысил голос настолько, что Кряжину и Тоцкому не стоило труда догадаться – ушла девушка уже почти до лестницы:

– Гражданка Райс!..

И уже спокойнее:

– Вернитесь, пожалуйста.

Она снова внесла в пропахший табаком кабинет аромат туалетной воды с привкусом карамельки и робко подошла к столу.

– Какой заказ был вами выполнен в триста четвертый номер? – Кряжин устало разминал пальцами переносицу и морщился от ожидания совершенно ненужного ответа. Он должен был получить его еще минуту назад, но за чередой более важных тем забыл задать вопрос. От этого ответа не зависело ровным счетом ничего, но он вернул горничную, чтобы после ее ухода не осталось ненужных терзаний.

– Женщина попросила принести бутылку «Гессера» и несколько ломтиков кеты.

И она испугалась молчания, встретившего ее сообщение.

– Кета, – выдавил наконец следователь, вторично уверяя ее в том, что она пришла к нему напрасно. – Это красная рыба. Я правильно понял?

– А что же еще, по-вашему? – Только простодушная юность может задавать такие вопросы в Большом Доме на Дмитровке, 15а.

Кряжин развернулся к муровцам всем телом.

– Совершенно верно. Там была еще пустая банка из-под пива «Гессер». Емкостью в пятьсот миллилитров.

– Да, – подтвердила бывшая горничная гостиницы «Потсдам». – Но у нас на складе были бутылки лишь по триста тридцать миллилитров, и две таких ей показалось много, а одной мало. Потребовала одну пол- литровую, и мне пришлось пройти с рыбой через ресторан. Но бутылок не было, были банки. И одну я взяла.

Лицо Кряжина оживилось, и он указал девушке на свободный стул.

Глава седьмая

ИЗ РАПОРТА НАЧАЛЬНИКА УФСБ ПО ЮЖНОМУ ФЕДЕРАЛЬНОМУ ОКРУГУ

ДИРЕКТОРУ ФСБ РФ, 28.06.2004 Г.:

«Секретно. Экземпляр единственный.

Докладываю, что при реализации оперативной информации, полученной в ходе допросов S-24 и F-11, нами были установлены два адреса явочных квартир международной террористической организации в Республике Дагестан (г. Кизляр, мрн «Черемушки», д.22. кв. 14) и в Республике Северная Осетия-Алания (г. Моздок, ул. Крылова, д.41, кв.2).

В результате проведенных оперативных установок было выяснено, что данные квартиры являлись снимаемыми по устному договору с хозяевами, которые (по нашим сведениям) никакого отношения к описываемым событиям не имеют. При проверке адреса в РСО-Алания сотрудники УФСБ по ЮФО вынуждены были вступить в бой и в целях предупреждения появления случайных жертв открыли огонь на поражение. В квартире был обнаружен труп Араева Аслана Аслановича, 1970 г.р., уроженца Республики Дагестан, а рядом с телом – остатки документа. При проведении химической экспертизы и экспертизы спектрального анализа образец документа был реконструирован, в результате чего в нашем распоряжении имеется письмо, адресованное руководителю одного из ответвлений исламской террористической организации «пиковых воров» одним из руководителей МТО.

В тексте говорится о необходимости немедленного уничтожения сотрудников прокуратуры и милиции в случае завладения ими информацией о направленности деятельности МТО в части внедрения в государственные структуры исполнительной власти действующих членов МТО.

Кроме того, в документе, адресованном «пиковому вору», присутствует руководство по принудительному привлечению к деятельности ныне действующих сотрудников МВД и прокуратуры в интересах МТО. В тексте есть точные указания на моменты, являющиеся опорной точкой при вербовке сотрудников указанных ведомств.

На основании полученных данных считал бы необходимым поставить в известность работников правоохранительных органов, расследующих уголовные дела аналогичного состава преступлений или занимающихся оперативным сыском в этом направлении…»

Судебное заседание не длилось и двадцати минут.

– Еще раз расскажите, гражданин Занкиев, при каких обстоятельствах вы были задержаны, – сказал судья, пряча под папку с тисненным на ней золотом гербом страны уже отпечатанный на принтере текст готового постановления.

Следовало торопиться. Об этом Занкиева предупреждал и адвокат, и человек, который был впущен к нему в следственный изолятор. «Дубак»[6] вывел Сагидуллу в коридор, покрикивая, что «к следователю», но, когда Занкиев заложил руки за спину, вышел и перед ним захлопнулась дверь камеры, он услышал за спиной: «Две минуты». Это говорил надзиратель, и управляющий «Потсдама» с удивлением повернул голову. Это было запрещено, но замечания ему никто не сделал. Напротив, ему помогли развернуться.

Человек лет сорока с кавказской наружностью говорил на родном Занкиеву языке и делал это быстро, словно боялся не успеть.

– Завтра утром тебя повезут в суд по твоему заявлению, по ходатайству адвоката. В процессе от государственного обвинения будет наш человек. Ему заплатили много, Сагидулла. Очень много. Судья вынесет правильный приговор, Сагидулла. Ему заплатили еще больше. Ты скажешь, что…  – и он объяснил, что нужно сказать. – Тебе вменяют только оружие, и ты должен объяснить судье, что оно и ты – понятия несовместимые. Ты добропорядочный человек, законопослушный, честный. Ты любишь свою семью, чтишь отца и мать. И ввиду явного несоответствия действительности и указанных в протоколах данных просишь суд исполнить закон и до суда освободить тебя из-под стражи.

– А если судья не поверит или прокурор подослан Кряжиным? – спросил, чувствуя волнение, Занкиев.

– Время, – сказал надзиратель.

Кавказец достал из кармана стодолларовую купюру и, не глядя, сунул в его сторону.

– Кряжин ничего не знает. Разбирательства случатся потом, и плевать, что будет с судьей, прокурором и этим шакалом в метре от меня. Главное, ты сможешь уехать. Ты все понял, Сагидулла? Если что-то для тебя неясно, лучше спроси меня сейчас.

Занкиев сказал, что ему ясно все.

– Сначала я хочу поблагодарить высокий суд за возможность говорить правду и не стыдиться этого, – сказал Занкиев и поправил лацканы осиротевшего без галстука пиджака. – Моя вина заключается в том, что я родился на Кавказе. В семье бедных крестьян, работавших на земле для того, чтобы были сыты люди в больших городах. Мой отец был черен волосами, волосы моей мамы были черны, как земля, на которой она работала, не покладая рук.

Сагидулла Салаевич посмотрел на герб страны над головою судьи, и глаза его стали влажны от внутренней боли.

– Если бы я родился с бледной кожей и русыми волосами, «Вах!» – сказал бы мой отец. «Горе мне!» – воскликнула бы мать. И стыд лег бы на ее голову. Ее забросали бы камнями, изгнали из родного дома и обрекли на голодную смерть в Аргунском ущелье. Но, сотворив грех, она спасла бы жизнь своему маленькому сыну, Сагидулле. Четвертому из сыновей, самому младшему. Моя мать заплатила бы своим позором и жизнью за то, что я смог бы спокойно ходить по стране, ездить в большие города и не бояться