условиях тирании и господства авторитаризма, опосредованный через капельдинерское отношение к надзору за его исполнением, присуще общественным формациям, отвергающим ратифицирующие референдумы и другие конвергенные процессы…» – Кряжин снял очки, посмотрел на прокурора, снова очки надел и продолжил чуть медленнее: – «Эпоха сетлментов и «дикой» виры ушла вместе с застойными явлениями западных веяний, наступила пора священной войны с преступностью и наполнения российского бытия реальным нравственным и правовым содержанием». Это вы для кого писали, позвольте вас спросить?..
– Для таких, как вы, деятелей от правового беспредела, – ответил, поднимая влажный от отчаяния взгляд, прокурор. – Людей, способных уничтожить построенное, не создавая ничего нового.
Кряжин взял книгу под мышку и прошел к креслу.
– Это что я, по-вашему, уничтожил? – На этот раз вопрос звучал вполне серьезно, хоть вызова в нем и не чувствовалось. – Органичные связи меж отраслями организованного преступного сообщества? Есть такое дело, каюсь. Кстати, господин писатель, насчет «дикой» виры[22]… Четверо из семерых задержанных на заводе боевиков, не сговариваясь, на допросах говорят о том, как можно было избежать возбуждения уголовного дела. Задержали тебя на разбое или с оружием на улице – сообщи Руслану Хараеву и заплати ему пять тысяч долларов. Он проблему решает, уплачивая «кому-то» в прокуратуре половину.
Кряжин аккуратно положил книгу и развел руки:
– Я бессонницу заработал, вычисляя, кто этот «кто-то». И пока единственной версией, которая крутится у меня в голове, является подозрение, что к такому культурно-цивилизованному обороту валюты, наполненному нравственным и правовым содержанием, причастна уборщица тетя Сима. Это ведь она полчаса назад входила и спрашивала, когда мы «выметемся отсюда», чтобы не мешать ей мыть пол?
За окном шел холодный дождь – идеальное время отпусков для больших руководителей. В кабинете было тепло и сухо.
За Сергея Андреевича вновь встала грудью Высшая квалификационная коллегия судей. Билась за него перед Генеральным, как в последний раз. Но Генеральный был настойчив. Впервые высшая коллегия отказала ему четыре дня назад, о чем Смагин незамедлительно сообщил Кряжину. В этот же день в Москве появился Водопьянов. Он был замечен рядом со штаб-квартирой упомянутой организации на улице Ильинка. А за день до этого в Мининском областном суде случился курьез – квартальные премии судьям выдали не в полном объеме. Выражаясь более понятно, выдали по восемь тысяч из тридцати пяти предполагаемых. Но почему это произошло и куда ушли исчезнувшие из ведомостей Управления судебного департамента финансы, в Мининском областном суде спрашивать не принято. Одна несколько лет назад спросила, и ей объявили дисциплинарное взыскание в виде досрочного прекращения полномочий после двадцати лет безупречной службы. Больше никто не спрашивает, но подмечено объективно: когда над Сергеем Андреевичем, «оптинским старцем», сгущаются тучи, страдают от этого почему-то судьи областного суда.
На этот раз тучи не сгустились, а прямо-таки решительно сошлись. Такого размера квартальной премии, что выдали на сей раз, не выдавали даже во времена, предшествующие деноминации.
И на следующий же день Высшая квалификационная коллегия судей вынесла эпохальное по форме, но привычное по сути решение. Она постановила, что представление Генпрокурора – это «политическая забава в интересах неустановленных лиц, направленная на дестабилизцию правосудия и праворазрушительство в отдельно взятом субъекте Федерации». И показала Генеральному… Показала свое решение, в котором черным по белому было напечатано: нет оснований, Водопьянов – «дед правильный», в смысле – пацан.
Генеральный, получив скороспелый факс решения ВКК быстрее самого решения, улыбнулся в тишине своего кабинета и снова стал сворачивать с «Паркера» колпачок.
И в канцелярии Высшей коллегии появилось второе постановление, выдержанное в еще более мрачных тонах, нежели первое.
А «оптинский старец» был снова замечен в Москве, и снова на Ильинке. Что снова делал председатель Мининского областного суда возле штаб-квартиры суда Верховного, выяснению не поддавалось, но на следующий день мировые судьи Мининской области, еще не успевшие нарадоваться за своих федеральных коллег и воспринявшие урезание премий как выравнивание льгот между ними и теми, радоваться перестали. Их премии составили две тысячи супротив десяти ожидаемых.
И Высшая коллегия, уже просто изнывая от предчувствия беды, вновь дает полный отлуп Генеральному прокурору.
А тот раскрутил золотое перо в третий раз. То ли по той причине, что в России всего два института судебного слова и дела, то ли в ВКК кто-то все-таки обратился – не исключено, что из Верховного суда (вполне возможно, что суету приметил и суд Конституционный), да только вчерашним днем, стеная от горя и безвыходности, Высшая квалификационная коллегия судей дала согласие на возбуждение в отношении Сергея Андреевича уголовного дела.
И тот опять совершил перелет Мининск – Москва, что в его возрасте по отношению к собственному здоровью является квалифицированным преступлением. Но на этот раз выкрашивающий свои волосы в каштановый цвет председатель областного суда образовался не в районе Ильинки, а на Поварской.
Близкому к юриспруденции человеку сразу станет ясно, что приехал на эту улицу ведущий мининский правовед не для того, чтобы подмести отпускными брючинами примыкающий к ней Арбат, а для того, чтобы посетить расположенное на ней здание Верховного суда. Именно там должно было состояться заключение, на основании которого Генеральный прокурор теперь мог запросто взять старца за шиворот прорезиненной мантии и вытряхнуть сухое, но жилистое тельце на паркет своего кабинета на Большой Дмитровке.
И сегодня, говорил мининскому прокурору Кряжин, это решение должно состояться. А в «Вышке»[23] вдруг тоже кое-кто засобирался в отпуск. Этот октябрь стал просто убежищем для уставших от исполнения своих служебных обязанностей высокопоставленных руководящих и исполнительных работников.
– А потому я возвращаюсь к вопросу о Магомед-Хаджи Магомедове, – молвил неугомонный Кряжин. – Если Генеральный так настойчив по отношению к знакомому вам всесильному Водопьянову, стоит ли задумываться о том, что он сделает со своим подчиненным? Я о вас, на всякий случай. Так где сейчас находится почтенный Магомед-Хаджи?
Это был первый из вопросов о незнакомом Генеральной прокуратуре Магомедове, который задал Кряжин по ходу объяснений мининского надзирателя за исполнением законов. Им же и закончил.
– Вы точно знаете, что он в Турции?
– Он звонил мне четыре часа назад, – сказал прокурор. Для него все было ясно.
– Это плохо, что он в Турции. Что вы ему сказали?
– Я объяснил, что, пока до меня дело не дошло, намерен официально улететь в Гагры, а на самом деле – в Германию.
– У вас там счет?
– Да. И у Водопьянова тоже. Это ведь уже допрос?
Кряжин улыбнулся. Прокурор процесс знает. И намекает насчет чистосердечных показаний для формирования у суда мнения о добровольной помощи следствию. Кряжин улыбался, потому что ровно четыре дня назад намекал об этом прокурору в слегка заретушированном виде. Чтобы тот ответил согласием, понадобился бой, трупы, аресты и с десяток судебных заседаний под председательством по- настоящему беспристрастных судей. Запоздалое решение, без сомнения. Добровольная помощь следствию – это не показания, которые дают после задержания в момент попытки скрыться. Но советник готов был пойти на это. Сейчас, по крайней мере, тот уже выбрал наименьшую из бед.
– Магомедов нужен мне в Москве, – Кряжин снова вздохнул и посмотрел на центральную улицу города, по которой торопились реки мутной воды. – Мне порядком поднадоел ваш проданный город.
Глава пятнадцатая
К концу первой декады октября Кряжин полностью выяснил для себя ситуацию, которая имела в Мининске место до его прибытия.
Город погряз в бесправии, организованная преступность практически полностью парализовала правовую деятельность государственных структур, слилась с ней и явила миру новые, трансгенные формы
