мне. Если вы, парни, голодны, то как раз успеете сбегать к своим кораблям и что-нибудь перехватить.
— У вас еды только на один раз? — спросил Венциа, явно не веря.
— Я завтра улетаю, — ответил Кобринский.
— И куда вы направитесь?
— Не знаю. Если останусь недоволен своей картиной, возможно, разыщу еще какую-нибудь покинутую планету и снова попробую.
— А если останетесь довольны?
Он пожал плечами.
— Какой смысл повторять, если сразу хорошо получилось? На Периферии организуется новая лига Смертобола. Может, попробую свои силы.
— Смертобол? — заинтересованно спросил Хит.
Кобринский кивнул.
— Это сочетание из древней игры под названием регби, и того, что называлось Мотобол с шипами.
— Мотобол с шипами? — эхом откликнулся Хит. — Разве пару столетий назад его не запретили?
— В Олигархии, — ответил Кобринский. — В него еще играют на Внешней Границе.
— В этой игре погибало много людей, — сказал Хит. — А какой процент потерь в смертоболе?
— Двадцать восемь процентов за сезон из десяти матчей, — сказал Кобринский. — Звучит захватывающе.
Меня передернуло.
— Это звучит страшно.
Кобринский минуту смотрел на меня.
— Знаете, что на самом деле страшно? Лежать на больничной койке, в полном одиночестве, и ждать смерти.
Он выглянул в окно.
— Если проголодались, парни, шевелитесь.
— Сколько времени вам потребуется, чтобы там вверху получилась картина? — спросил Хит.
— Полчаса, наверное.
— Тогда я, пожалуй, посмотрю на нее до ужина. Ничто так не портит удовольствие от еды, как спешка.
— Как хотите, — безразлично произнес Кобринский.
— Я тоже останусь, — сказал я. — Мне хочется посмотреть, как создается плазменная картина.
— А вы? — спросил Кобринский у Венциа.
— Там чертовски жарко, — пробормотал Венциа. — Мой корабль отсюда в двух милях. Подожду, пока станет прохладнее.
— Какую картину вы изобразите? — поинтересовался я.
— Поскольку здесь вы трое, можно будет попробовать Черную Леди, — ответил Кобринский.
Он скорчил рожу.
— На самом деле я собирался еще месяца два над ней поработать, пока не добьюсь абсолютной точности в каждой детали.
— На голограмме она выглядела совершенно законченной, — заметил Хит.
Кобринский покачал головой.
— Рот не совсем получился.
— А по-моему, хорошо.
— Нет, — возразил Кобринский. — Она всегда словно собирается что-то сказать, будто сотая доля секунды — и губы зашевелятся. Когда я смотрю на голограмму, этого ощущения не возникает.
Он пожал плечами.
— Ладно, в самом деле. Может, буду работать еще пятьдесят лет, и не добьюсь. С тем же успехом могу попробовать то, что получилось.
Наступили короткие сумерки, а потом небо поразительно быстро потемнело.
Кобринский еще несколько минут подождал, пока за дальними горами погаснут последние отсветы солнца, и начал давать команды своим машинам.
Постепенно они загудели, мощность пульсировала в них почти осязаемо.
— Так и должно быть? — забеспокоился Хит.
Кобринский утвердительно кивнул.
— Они работают, как проводник, от реактора к полотну.
— Полотну?
— К небу, мистер Хит, — ответил Кобринский, довольно улыбаясь. — К Небу.
В течение следующих двадцати минут он продолжал отдавать команды, что-то регулировать, менять свои распоряжения, жонглировать векторами и углами. Наконец он на шаг отступил от машин, повернулся к нам и объявил:
— Уже почти готово.
— Куда смотреть? — спросил Хит.
— Все окна специально обработаны, — ответил Кобринский. — Можете смотреть в любое.
Он помолчал.
— Если не выходить из бункера, опасности нет, но лучше все-таки влезьте в защитные костюмы, просто для перестраховки.
— Какие защитные костюмы? — спросил Венциа.
— Да, верно: когда я о них говорил, вас тут не было. Когда начнутся взрывы, вся планета получит смертельную дозу радиации, — он подумал. — Здесь вам ничто не грозит.
— Но как я вернусь на корабль?
— У меня где-то завалялся запасной костюм. Откопаем, когда соберетесь уходить.
— Может, лучше мне сейчас сходить на корабль и найти свой собственный? — предложил Венциа.
Кобринский пожал плечами.
— Как хотите. Найдете дорогу в темноте? У Солитера лун нет.
Венциа на мгновение растерялся.
— Не уверен, — признался он. — Наверное, я все-таки останусь здесь и возьму у вас костюм взаймы, когда нужно будет уходить.
— Отлично.
Мы с Хитом облачились в экранированные защитные костюмы. Тут я заметил, что Кобринский не надел рукавицы, и указал ему на недосмотр.
— В них неудобно манипулировать, — ответил он. — А иногда в последние секунды требуется ручная регулировка.
Он повернулся к компьютерам и снова начал распоряжаться, произнося одни математические формулы, которых я абсолютно не понимал.
— Теперь скоро, — сказал он, не отрывая взгляда от оборудования.
Мы все трое подошли вплотную к одному из окон и уставились в тихое ночное небо.
— Еще немного, — пробормотал он, произнося последнее уравнение. — Теперь внимание — пуск!
Я во все глаза смотрел в окно. Сначала ничего вроде бы не происходило.
Потом, медленно, постепенно, воздух стал ощутимо густеть, и я различил, как возникают вихревые узоры, ставшее зримым молекулярное движение.
Сверкнула молния, непохожая на все молнии, которые я до сих пор видел, она не рассеялась, а осталась в небе, изогнувшись огненной кривой. Еще одна молния — еще одна линия рисунка. Вихри электрической энергии вместо грунта, сияющие ионизированные молекулы вместо красок, новые штрихи молний — и вдруг перед моим потрясенным взором стало приобретать форму лицо Черной Леди.
В следующее мгновение ее лицо заняло все небо, печальные глаза сияли светом дальних туманностей, звезды делали белые зубы еще белее, в волосах, волнующихся темным облаком, мерцали крошечные точки звездной пыли. Потом начались взрывы, невообразимое высвобождение энергии, и ее лицо заиграло бликами.
— Невероятно! — воскликнул я.
