– Ну, мы же говорили о близости всей балканской символики для тех, кто побывал на Балканах... – опять заговорил о старом прокурор. – На это и строился расчет. Только сам этот расчет совершенно недоступен моему разумению. А в том, что Бауэр нашел отличия российского флага и сербского, нет ничего удивительного. Оба эти флага были перед его носом довольно длительное время.
Струге встал и подошел к окну. В последнее время он даже не старался скрыть раздражение, вызванное этой глупой историей с флагом. Флаг, флаг, флаг... Идиотизм, замешанный на буйной фантазии и олигофрении! Один кретин флаг повесил, второй это заметил и... И что-то после этого должно было случиться. Что? Убийство Бауэра? И задача выполнена? Но тогда почему всем сейчас так плохо? Струге, чья карьера зависла на волоске, – в руках двух «федералов». Пащенко, тычущемуся в стену, как слепой щенок! Пермякову, пытающемуся разглядеть в этой истории хотя бы крошку резона... Бред. Хорошев ищет свою картину, а потому ищет Полетаева. Бауэр приехал за картиной, но его пристрелил Хорошев. Пусть не Хорошев, но команда исходила, конечно, от него... Флаг?
Струге резко развернулся к Пермякову:
– Слушай, парень, а кто вообще первым заговорил о флаге в тот день? Где переводчик Бауэра? Ты допросил переводчика, Пермяков?!
Переводчика Пермяков не допросил. Зачем это нужно? Допросить всех, кто в тот день видел Бауэра в городе?
– Не нужно всех, – окрысился Антон. – Нужно переводчика допросить. И чем быстрее, тем лучше! Слишком сложно все, чтобы опускать детали. Ты, Пермяков, не Джеймс Бонд, но мне кажется, что здесь правду неплохо было бы поискать именно через бабу! Разыщи Мариноху и узнай, кто сопровождал Бауэра в качестве переводчика...
... – Усадите этого Бонда на кресло. Есть к нему пара вопросов...
Ус плохо соображал, что с ним происходит. Из носа и раны на голове нескончаемыми ручьями текла кровь, и диагноз «сотрясение мозга» можно было поставить без врача. Его тошнило, в глазах двоилось, но самым гадким было понимание того, что он здесь навсегда. Было ясно, что в живых его оставлять никто не будет. Люди, расстреливающие ворота жилого дома из противотанковых комплексов, комплексов не имеют...
Будь он в нормальном состоянии, вряд ли его голову посещали бы каламбуры, об этом он догадывался, несмотря даже на ранение. Девки, до недавнего времени сидевшие в комнате, – будущие свидетели лишь короткой разборки. При них не убивали, и единственное, что они потом вспомнят, это наезд какого-то «беспредельщика» на мирно отдыхающую компанию. Свидетелями его смерти они не станут, и сопоставить обнаружение трупа неопознанного мужчины на дне Терновки с эксцессом сегодняшней ночи они вряд ли смогут. Проклятый Гуруев оказался сукой, перекупленной Хорошевым. На столе, среди посуды, несколько телефонов. Вот, оказывается, куда звонил Алик, когда выходил из машины, демонстрируя свою неприязнь к напарнику...
Значит, тот паренек на синем «Форде», пристреленный Аликом в лесу, вовсе не застрелен. Это часть игры, в которой он, Ус, стал статистом. Объектом насмешек в передаче «Скрытая камера».
– Я тебе вот что скажу... – услышал Петя.
Голос доносился до него, как из поднебесья. Голову ломило от боли, и любое естественное событие, даже такое, как человеческий голос, казалось неестественным.
Открыв глаза, он обнаружил перед собой Седого, сидящего напротив.
– Я тебе вот что скажу, парень, – произнес Хорошев, бросив взгляд на часы. – Ты по-любому не жилец. Разница лишь в том, как умереть. Я всю сознательную жизнь служил в разведке, поэтому умение быстро находить общий язык с пленными – моя отличительная черта. А потому предлагаю два варианта разговора. При первом ты отвечаешь на все мои вопросы и даже не почувствуешь, что умер. При втором исход будет тот же, но то время, которое ты решишь выделить для того, чтобы пожить как можно больше, будет самым ужасным в твоей жизни. Поверь, тратить минуты на то, чтобы жить такой жизнью, которую я тебе уготовлю в случае твоего упорства, – безумие. Ты меня хорошо понимаешь?
Ус понимал хорошо, но его воспаленный мозг отвергал саму вероятность того, что он вот так, в тридцать лет, уйдет из жизни. Сама жизнь будет идти дальше, будут дышать, есть, пить водку Полетаев, Седой, его люди... Они будут трахать вот таких симпатичных девок, сотрясаться от оргазма, а он... Он уже ничего не будет осознавать. Петя Ус, вполне приличный парень без дурных привычек и с вполне нормальными наклонностями уже через полчаса, а может, и того меньше, навсегда покинет этот мир...
Решив, что время, отпущенное для раздумий, истекло, Седой вынул из-за пояса нож и, словно отрезая от батона кусок колбасы, быстро провел по виску Усова.
Боль пришла через секунду.
Через секунду после того, как по Петиным коленям запрыгало маленькое ухо. Ухо скользнуло в щель меж ног и упало на пол. Понимание того, что это его ухо, пришло к Усу вместе с болью. Однако он не закричал, кляня своего мучителя, от гнева или боли, а просто заплакал. Тихо, стараясь подавить осознание приближающейся смерти. Ему очень хотелось верить в то, что ему, если он скажет правду, подарят жизнь. Накачают наркотиками, изобьют до полусмерти, вывезут в лес и бросят, а он потом, очнувшись, найдет в себе силы, чтобы доползти до больницы и обратиться за помощью. Все эти надежды перечеркнулись одним движением руки Седого. Людям режут уши не для того, чтобы потом вывезти в лес живым и там оставить. Человек с отрезанными ушами всегда представляет больший интерес для милиции, нежели для врачей. Мог ли Седой это допустить? Нет, конечно.
Поняв это, Ус понял и другое. Войдя в эту комнату, он оставил за ее порогом любую надежду. Как хотелось сейчас вернуть время назад и оказаться около туалета с двумя девчонками... У него была бы целая минута для того, чтобы покинуть дом. Теперь для этого не было и секунды.
Когда же мучитель, выбрав очередной целью руку жертвы, провел ножом и по ней, Ус стал просто задыхаться от боли. При виде своих распоротых сухожилий он почувствовал, как весь организм выворачивается наружу. Уса вырвало прямо на стол. Туда, где лежали его два «вальтера» и стояли пустые хрустальные фужеры.
И он начал говорить. Сжав здоровой рукой запястье искалеченной, стараясь остановить поток рвущейся наружу венозной крови, он рассказал все, что знал. Ус понимал, что все равно умрет, но ему очень не хотелось, чтобы этот садист еще раз провел по его телу. Петру, здоровому парню, было до обморока больно смотреть, в какие клочья превращается сильное тело, когда-то принадлежавшее ему. Теперь его тело было во власти этого спокойного седоватого мужика. По странному стечению обстоятельств, того самого, на кого он, Ус, открыл этим днем охоту.
Он рассказал Хорошеву о том, где хранится картина и где скрывается сам Пролет, и номер его нового телефона, и номер телефона, установленного на даче. Он рассказал все, что знал, и чуть больше этого.
Как ужасен этот выбор между болью и ее избавлением, когда знаешь, что избавление – смерть... Ус, выдавая информацию, мог еще говорить несколько суток кряду, однако, с другой стороны, он больше не мог смотреть на свое изувеченное тело. Ему было настолько жаль себя и стыдно за свой вид, что, выдавая информацию, он между ее порциями срывался в плач. Он все еще никак не мог поверить в то, что его убьют. Он просто не понимал, как это должно произойти! Неужели он сможет вот так просто взять и сказать: «Это все, что я знаю»?! Ус сходил с ума от невозможности выбора.
Он говорил, срывался на крик, плакал и снова говорил...
Сунув в рот сигарету, Хорошев не обнаружил зажигалки, и тогда он потянулся к столу. Увидев его движение, Усов понял, что еще целых три минуты он будет выбирать между жизнью и смертью, сходя с ума.
Он не видел, что именно Хорошев поднял со стола.
Он уже ничего не понимал.
Он был мертв. За несколько мгновений до того, как упал на пол. Стук его локтей о доски затих одновременно со звоном отраженной гильзы пистолетного патрона.
– Седой, он же еще говорил... – недоуменно заметил Хан.
– Он пошел на третий круг. – Хорошев аккуратно уложил «вальтер» на прежнее место. – Фрол, Трактор, через тридцать минут мы выходим. Парня закопать в лесу.
Часть третья
