– В чем именно оно должно быть особым?
– Понимаешь, мало интересных человеческих лиц вокруг. По крайней мере, на мой взгляд. Мало ярких индивидуальностей, фактурных персонажей. Красивых, тонких лиц.
– А по моему, их все-таки намного больше, чем тебе кажется?
– Может, и больше. Но не каждая модель, которая соглашается мне позировать, долго выдерживает. Я очень придирчивый автор. Нужно сидеть спокойно, неподвижно, а людям это тяжело. Я привык рисовать очень неторопливо, вдумчиво, прорабатывая каждую деталь, освещая каждую грань. Мало кто способен очень долго и тихо сидеть, а я настоящий узурпатор, – засмеялся Эдмунд.
– Может, я как-нибудь пожертвую собой в качестве эксперимента?
– Какого эксперимента?
– Нужно же выяснить, кто ты на самом деле: узурпатор или гений.
– Не считаю себя гением. Я просто люблю то, что делаю. Мне нравится рисовать. Мне нравятся и сам процесс, и результат работы. Мне повезло: я рано нашел себя. Возможно, именно поэтому я мало знаю мир, мало что познал. Мир стал видеться мне через призму моего увлечения.
– Какая глубокая философская мысль, – заметила Мередит.
– Да нет, ну какая же это философия. Просто я об этом задумывался. Когда мне удается скопить денег, я уезжаю куда-нибудь, в какое-то новое место, но, вместо того чтобы исследовать его и изучить с человеческой точки зрения, я целиком и полностью пропадаю в красках и бумаге. Наверное, множество интересных вещей проходит мимо меня…
Разговор, по мнению Мередит, принимал какой-то уж чересчур серьезный оборот.
– Я хочу еще мороженого, – заявила она. – Давай закажем!
Эдмунд кивнул.
Мороженое в этом ресторанчике было замечательное. Мередит казалось, что она узнает в нем натуральный вкус сливок.
Сервировано оно было тоже с выдумкой и вкусом: на большом овальном блюде затейливо располагались разноцветные гладкие шарики, украшенные тонко нарезанными фруктами и яркими аппетитными ягодами.
Потом Мередит подумала, что она, наверное, невежливо перебила Эдмунда, который рассказывал о своем любимом занятии, и решила продолжить тему:
– И много денег получается зарабатывать живописью? Извини, если это личный вопрос…
– Да нет, вполне естественный вопрос. – Эдмунд улыбнулся и пожал плечами. – Я не могу сказать, что я зарабатываю на этом какие-то ошеломляющие суммы. Какие-то из пейзажей, которые получаются у меня особенно удачными, я отдаю в Польше на реализацию. Мои картины берут в небольшой лавочке, которую держат знакомые, и в художественном салоне, тоже небольшом; и лавка и салон специализируются именно на торговле современными картинами. Может быть, моя манера несколько старомодна. Я не знаю. Но пробиться в крупные картинные галереи пока не получилось.
Мередит сочувственно вздохнула.
– Знаешь, – продолжал Эдмунд, – в результате моих поездок по разным городам у меня появились там и друзья, и знакомые. В Нью-Йорке один приятель показывал мои работы директору известного арт-салона. Ничего не вышло. Но я продолжаю работать. Думаю, для начала надо пробить эту стену. Если мои работы возьмет какой-то из крупных салонов или художественных галерей, я уже буду счастлив. О персональной выставке пока не приходится и мечтать. Наверное, я пока не сказал ничего нового в мире искусства. Или же у меня просто нет стиля.
– Одним словом…
– Одним словом, больших денег это не приносит. Поработаю в Польше, продастся одна-две картины – и я списываюсь с друзьями в другой стране. Они приглашают меня погостить у них, а иногда бывает и так, что они устраивают меня у знакомых своих знакомых, там, где я хотел бы поработать. Много мне не нужно: крыша над головой, постель, утром умыться – и я ухожу со своим мольбертом куда-нибудь, забывая вернуться к ужину. Естественно, деньги уходят на билеты, на краски, холсты и прочий нужный инструментарий. Как-то свожу концы с концами, но ничем другим, кроме рисования, не занимаюсь. Просто не могу представить себя делающим что-то еще, чтобы сколотить состояние.
– Ты со мной очень откровенен, – заметила Мередит. – Ты со всеми так – душа нараспашку?
Эдмунд снова засмеялся. Мередит нравилась его улыбка, немного смущенная, в то время как его взгляд оставался озорным.
– Сам удивляюсь, – признался он. – Для меня странно даже то, что утром я решился заговорить с тобой. А уж то, что мы тут сидим с тобой, едим и болтаем как ни в чем не бывало… Наверное, это волшебство Праги на меня так влияет. Сам себя не узнаю.
Мередит тоже было с ним легко, спокойно и интересно. Почему-то она вспомнила своего старшего брата. Пожалуй, только с ним раньше она чувствовала себя и защищенной, и нужной, но при этом в отношениях присутствовали и легкость, и желанная свобода. С братом она могла быть самой собой, могла не стесняться, могла делать то, что ей заблагорассудится, не боясь нарваться на непонимание и осуждение.
Сейчас ей было так же спокойно и комфортно.
Она вспомнила, пожалуй совсем некстати, и о Рональде.
С ним это ощущение легкости кружило ей голову только поначалу, совсем недолго.
Потом появились подарки, потом более крупные и дорогие покупки, но обеспеченность давала ощущение твердой почвы под ногами, не принося упоительного аромата подлинной свободы. Она зависела от Рональда – в своем времени, в своих настроениях. Он приходил усталым со своих бесконечных переговоров, с совещаний. Ей нужно было быть нежной, милой и все понимающей, всегда красивой и ухоженной, всегда идеальной. Чтобы оправдывать его траты на нее. Чтобы оправдывать его вложения.
Она даже не могла пожаловаться на гнетущее настроение. На плохое самочувствие. Сейчас она понимала почему… Она никогда не интересовала его как личность. Как индивидуальность.
Она должна была бы быть ему благодарна. За квартиру. За красивый автомобиль. За кучу тряпок… За то, что не поднималась по звонку будильника и не мчалась в скучный бесцветный офис. За то, что могла тратить свое время не на чужие документы и поручения, а на себя саму, свою внешность, свой имидж, свою форму.
Достигнув идеальной формы и совершенной внешности, она остановилась, осмотрелась и поняла, что ее жизнь пуста.
– Мередит? – Голос Эдмунда ворвался в ее размышления. – О чем ты думаешь? Замечталась?
– Прости. – Мередит опомнилась и даже покраснела.
Все время в Праге я старалась об этом не думать – и надо же, где меня накрыло. В ресторане. С симпатичным молодым человеком. С ним довольно интересно болтать и можно без особого напряжения проводить время. Мне ведь уже надоело одной. Бродить по городу – одной. Завтракать – одной. Любоваться растениями в парке – тоже одной. И не поделиться мыслью, которая вдруг пришла в голову.
– Я, наверное, просто заболтал тебя. Столько о себе наговорил. А ты чем занимаешься? Ты ведь здесь, в Праге, на отдыхе, как я уже понял. А что делаешь, когда не отдыхаешь?
– Да так… – замялась Мередит. – Я уже довольно долго отдыхаю. Правда, первый раз за все время куда-то выбралась. И, как видишь, очень удачно. Не так давно я оставила работу в конторе и пока не решила, что делать дальше.
– Ну, наверное, какое-то время действительно нужно, чтобы понять, чего хочется в дальнейшем, – кивнул Эдмунд. – А кем ты работала?
– Да ничего особенного. Работала с документами в архиве.
– Понятно. Я думал, ты как минимум модель или актриса.
– Нет, ничего такого. Я даже и не думала никогда об этих профессиях.
– А о каких профессиях ты думала? Что тебя привлекает больше всего?
Мередит совсем смутилась и постаралась перевести разговор на безопасную тему. Не рассказывать же Эдмунду о том, что она содержанка, любовница состоятельного человека, без особых увлечений, способностей и стремлений. Без каких-то серьезных планов на дальнейшую жизнь.
