украшения домов. По-моему, только с черной им пришлось повозиться.
Сначала о том, что бы это значило, строились самые невероятные предположения.
Однако к, тому времени, когда все было исполнено, пополз слух, что Король Тимор собирается на своих досках… рисовать. Впоследствии оказалось, что это правда. Люди его гнезда до сих пор изготавливают для своего Короля доски, только теперь по его приказанию они стали еще и покрывать их тонким слоем нежно- розовой глины. Ее залежи, обнаруженные уже давно на склоне горы Бедной Виты, мы используем для изготовления посуды. Говорят, эти 'картины' висят на стенах комнаты Короля Тимора.
– В смысле – чтобы Тимор тебя нарисовал? – спросил Антар, когда до него, наконец, дошло, что я имею в виду. Но ведь он рисует только камни. И еще какие-то… загогулины. Мбау своими глазами видел эти 'картины'. Там нет ни одного изображения человека.
Мбау – дружок Антара, как раз из гнезда Короля Тимора.
– Ну, может, вот сейчас он и решил начать, – неуверенно сказала я и, разозлившись, топнула ногой. Не смей говорить просто 'Тимор'! Даже думать так не смей. Ты же знаешь, чем это может кончиться.
– И почему именно тебя? – Антар, похоже, пропустил мое замечание мимо ушей. Или сделал вид, что не слышал его. Или, как чаще всего бывает, просто не придал моим словам никакого значения. У Мбау три сестры, и все очень хорошенькие, – задумчиво продолжал он, – а в тебе, в общем-то, ничего особенного нет. Я имею в виду – для художника, – тут же поправился он, но было поздно.
Я изо всех сил толкнула его в грудь, и от неожиданности он плюхнулся в траву, хлопая глазами. Вот как, значит. Три сестры и все хорошенькие. А во мне, значит, ничего особенного нет.
– Вот и женись на одной из этих хорошеньких сестер! – отбежав на почтительное расстояние, крикнула я и припустила к дому.
– Постой, глупая! – послышалось за спиной.
И еще что-то – насчет того, что женщины не любят, когда им говорят правду. Можно подумать, Антар разбирается в женщинах. Я вся прямо кипела от злости, но не стала ему отвечать и постаралась успокоиться. Если я приду домой в таком настроении, Королева Мэй может почувствовать это, и тогда мне не поздоровится. Все правильно; нехорошо давать волю дурным чувствам.
Тем более, что в словах Антара действительно была доля правды. И вопрос он задал верный. С чего бы это Королю Тимору вздумалось рисовать именно меня? Я и впрямь ни какая не красавица, хотя, надеюсь, и не урод. Но, может, у наших властителей совсем другие представления о том, какой человек красив, а какой нет? Или скажем так – какого человека стоит рисовать, а какого нет?
Очень хотелось верить, что мое предположение правильно. Тем более, что никакого другого я так и не придумала.
– 6
Отец с Питом действительно наловили много рыбы, пришлось изрядно повозиться. Почистив, мы с мамой повесили ее коптиться над очагом. Отец сказал, что завтра погода испортится. Дескать, у него ноют все кости. На небе не было ни облачка, даже утренний ветерок поутих, но я по опыту знала, что отец обычно не ошибается.
После обеда – очень вкусной похлебки на свиных ребрышках, спасибо Королеве Мэй – я выглянула в окно и, конечно, увидела Антара, который маячил около нашей калитки. Вот ведь какой – не отвяжется. Но злость на него уже совсем прошла.
Заметив меня, он замахал рукой. Все наши после обеда, в самый зной, обычно ложатся отдыхать, и я, как правило, тоже. Однако сегодня сна у меня не было ни в одном глазу. В душе нарастало беспокойство. Я всячески старалась подавить его, напоминая себе, что Королева Мэй не может быть источником зла. Даже неотвратимое наказание – благо, поскольку оно справедливо. Но и оно мне никак не грозит. В особенности, если вспомнить про нарядное платье. Но на душе все равно было тревожно. Хуже нет, когда чего-нибудь не понимаешь.
Кстати, пока мы чистили рыбу, мама сказала, что, по ее мнению, лучше всего мне завтра надеть голубое платье, которое она сшила еще в прошлом году из паучьего шелка, милостиво подаренного Королевой Мэй. Наши женщины умеют искусно обрабатывать и красить его. Получается необыкновенно прочный, легкий и очень красивый материал, с нежными такими искорками. Я обычно надеваю это платье, когда хожу на Встречи и хочу потанцевать.
Еще мама добавила, что собирается обшить его понизу и на груди белыми кружевами. Их очень искусно вяжет мать Антара.
А волосы распустишь, продолжала мама, и перевяжешь синей лентой. Я согласилась. Синий, голубой – это мои цвета. Вообще-то я не стала бы спорить ни с одним ее предложением; какая, в сущности, разница? Но меня порадовало, что она больше не тряслась, а, напротив, как будто ожидала от завтрашнего дня чего-то хорошего для меня. Не знаю уж, что именно она себе вообразила на этот раз, но хорошо хоть, что перестала волноваться. Я вышла и остановилась у изгороди, делая вид, что еще не решила, пойду с Антаром или нет.
– Наконец-то! – заявил он как ни в чем не бывало. А я уж думал, ты спать легла. Вот, камней набрал, чтобы в окошко бросать. – Он продемонстрировал мне полную горсть мелких голышей. Ладно, пошли, – наклонился ко мне вплотную, Антар добавил загадочным шепотом. Это очень важно. Для меня, а может быть, и для тебя.
Он никогда не спит днем – слишком беспокойный для этого. В его темных вьющихся волосах застряли кусочки соломы. Наверно, только что возился со своими обожаемыми лошадьми. Я потянула носом – пахло от него… соответственно. Но, по правде говоря, мне этот запах даже нравился, хотя на всякий случай я скорчила гримасу.
Он взяв меня за руку и быстро повел сначала по нашей улице, а потом между домами вниз на побережье, туда, где вдоль лагуны Очень Большого Крокодила тянется ряд домиков на сваях, к которым ведут длинные деревянные мостки. Мы используем эти домики как уборные – во время отлива вода уносит нечистоты. Навстречу нам из одного такого домика выполз старый Квик, и Антар, который несся как угорелый, едва не сшиб его с ног. Тот в ответ что-то закричал нам вслед, размахивая своей узловатой палкой, но Антар даже не обернулся. Миновав лагуну, он вошел в воду и обогнул наполовину утонувшую в, море скалу Вилли. Вскоре стал виден небольшой темный грот, уходящий в толщу скалы. В него Антар, точно муравей гусеницу, и втащил меня следом за собой.
Мы долго шли по извилистому ходу, до пояса погрузившись в воду. После жары снаружи здесь стояла приятная прохлада.
Покачиваясь, вода отбрасывала полупрозрачные блики на каменные, покрытые плесенью стены. Время от времени навстречу нам из боковых ответвлений с щебетом вылетали крошечные птички с ярким оперением. Антар, в виде исключения, помалкивал и напористо шел вперед. Спустя некоторое время уровень воды стал снижаться, и мы оказались в небольшой пещере, свет в которую проникал сквозь отверстия в ее своде.
Антар пошарил взглядом по сторонам, опустился на колени рядом с большим валуном и стал быстро- быстро разгребать руками влажный песок. Это продолжалось, наверно, целую вечность. Мне стало скучно, и я сначала села, а потом откинулась спиной на песок. В конце концов он извлек из ямы какой-то предмет, завернутый в кусок плотного паучьего шелка и перевязанный веревкой.
– Что это? – спросила я, садясь.
– Увидишь, – коротко ответил он. Идем. После этого мы опять долго шли сквозь гору; Антар впереди, я за ним. На этот раз ход, однако, неизменно поднимался вверх. В одном месте я заметила, как что-то блестит в стороне от тропы, и, нагнувшись, подняла… Как же называются такие штуки? Красный камешек, оправленный в потускневший желтый металл, к которому прикреплен тонкий изогнутый крючок, тоже металлический. Украшение. Его, кажется, каким-то образом цепляли к носу… Нет, к ушам! Серьга, вот что это такое!
Что-то в этом роде я видела на картинке в одной из книг, но там серьги состояли из множества мелких блестящих колечек, которые крепились друг к другу, так что серьги свисали чуть не до плеч. И, конечно, там
