но…
— Ты уверена, что не воспользуешься орудиями из Тайника?
— Воспользуюсь, Хоури. Но ни секундой раньше, чем необходимо. Ты никогда не слышала выражения «увидеть белки глаз»?[63] Возможно, не слышала — такого сорта вещи, скорее всего, знают только солдаты.
— Я многое забыла из своей солдатской жизни. Еще больше, чем ты знала.
— Просто доверься мне. Или для тебя это слишком сложно?
Спустя двадцать две минуты сражение началось. Первый залп Клавейна был почти до обидного неадекватен. Илиа засекла пуск установок рельсовых орудий — волны электромагнитной энергии, сконцентрированные так, чтобы толкать маленький плотный снаряд со скоростью одной или двух тысяч километров в секунду. Этим снарядам потребуется час, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее орудия от «Ностальгии по Бесконечности». На предельном увеличении она могла видеть ракеты-носители — крестообразные скелеты, — а затем пульсирующую цепочку аннигиляционных взрывов, которые, пожирая само орудие, разгоняли снаряды до нужной скорости. Таких штук у Клавейна явно маловато, чтобы заполнить пространство непосредственно вокруг ее корабля. Илиа могла увернуться от удара, просто продолжая движение и немного меняя курс, чтобы не входить в ту зону пространства, где корабль должен, по расчетам противника, оказаться час спустя. Именно туда был нацелен снаряд рельсового орудия.
Сначала именно так и происходило. Ей даже не приходилось просить о чем-то Капитана — он обладал той же тактической информацией, что и Вольева, и, казалось, был способен принимать аналогичные умозаключения. Она чувствовала слабые толчки в разной плоскости, словно ее койка стояла на плоту, который плывет по беспокойному морю — это срабатывали стационарные реактивные двигатели, усыпавшие весь корпус «Ностальгии по Бесконечности».
Но она придумала кое-что получше.
Зная положение рельсовых пушек и пусковых электромагнитных установок, определить точное направление следующего снаряда не составляло труда. Конечно, оставалась вероятность совершения ошибки, но очень малая. Это было забавно — оставаться на месте до последнего момента, и только потом уводить корабль. Илиа ввела симуляцию в тактический дисплей, показывая Капитану вероятную точку столкновения с каждым следующим снарядом, и обрадовалась, когда тот пересмотрел стратегию. Так в самом деле получалось симпатичнее и к тому же позволяло экономить топливо. И еще она надеялась, что урок не прошел для Клавейна даром.
Она хотела, чтобы противник пошевелил мозгами. Потому что тогда ей бы пришлось шевелить мозгами еще быстрее, чем он.
Клавейн наблюдал, как последнее из рельсовых орудий выстрелило и разрушило себя в каскаде быстрых ярких разрывов.
С того момента, как все началось, прошел час. Им удалось заставить Вольеву потерять время, отвлекая от других составляющих атаки. Большего Клавейн и не ожидал. Если бы один из снарядов попал в ее корабль, кинетической энергии столкновения оказалось бы достаточно, чтобы повредить звездолет, возможно, даже сделать в нем большую открытую трещину, но не уничтожить полностью. Оставался еще один шанс — четыре попадания подряд — но Триумвир сразу показала, что подобные опасности для нее проблем не создают. Клавейн испытывал смешанные чувства: что-то наподобие сожаления — и огромное облегчение от того, что переговоры окончены и конфликт перешел в бесконечно более честную стадию настоящего сражения. Скорее всего, Вольева испытывала нечто подобное.
Фелка и Ремонтуа парили рядом с ним в наблюдательном куполе, отключенном от вращающейся части корабля. «Зодиакальный Свет» затормозил и дрейфовал на границе «поля битвы». Экзоскелеты были больше не нужны, и без привычной конструкции Клавейн чувствовал себя странно беззащитным.
— Расстроен, Клавейн? — спросил Ремонтуа.
— Нет. На самом деле, я так и планировал. Все могло пройти еще проще, но тогда я бы начал искать ловушку.
Ремонтуа кивнул.
— Эта Вольева явно неглупа, что бы она не сотворила со своим кораблем. Полагаю, ты так и не веришь в историю с эвакуацией?
— Сейчас появилось больше оснований верить этому, — сказала Фелка. — Правда, Клавейн? Мы видели шаттлы, которые курсируют между планетой и орбитой.
— Только и всего, — возразил Клавейн.
— А шаттл побольше — между орбитой и звездолетом, — не сдавалась она. — Какие еще доказательства тебе нужны?
Клавейн скрипнул зубами.
— Это не обязательно эвакуация, — сказал он. — Это может быть все, что угодно.
— Так оправдай ее за недостаточностью улик.
Он повернулся к Фелке. Злость была готова хлынуть через край, но он надеялся, что это пока незаметно.
— Вольева сделала свой выбор. У нее есть орудия. Только они мне и нужны.
— В дальнейшей перспективе орудия не имеют никакого значения.
Клавейн больше не мог притворяться.
— Черт побери, что ты хочешь этим сказать?
— Именно то, что сказала. То, что я знаю, Клавейн. А я знаю, что все это — все, что здесь происходит, все, что так важно для тебя и для всех нас, в дальнейшей перспективе не меняет абсолютно ничего.
— Как я понимаю, этим откровением ты обязана Волку?
— Ты знаешь, что я принесла в себе часть его с корабля Скейд.
— Знаю. Именно поэтому, Фелка, я не собираюсь принимать твои слова на веру.
Она отвернулась, сделала несколько шагов к стенке купола и исчезла в выходном люке, ведущем в главный отсек. Клавейн хотел окликнуть ее, но ни одного подходящего извинения на ум не приходило.
— Клавейн?
— Что, Рэми?
— Первая гиперскоростная ракета придет к цели через минуту.
Первая волна гиперскоростных ракет пронеслась мимо, обгоняя «Штормовую Птицу». Разница скорости составляла почти тысячу километров в секунду. Одна, другая, третья, четвертая… Они направлялись из разных точек, но чуть позже их траектории сойдутся впереди, как встречные линии на наброске трехмерной перспективы.
Две минуты спустя еще одна волна прошла по правому борту, с интервалом в три минуты, слева скользнула третья — немного на расстоянии.
— Вот дерьмо, господи, — прошептала девушка. — Похоже, мы не просто играем в войнушку.
— Страшно? — спросил Ксавьер, впрессованный в сиденье рядом с ней.
— Еще бы не страшно, — Антуанетта только что вернулась в главный отсек «Штормовой Птицы» после проверки тяжело вооруженного штурмового эскадрона, который везла в грузовом трюме. — Но это хорошо. Папа всегда говорил…
— Бойся того, что не боишься… Все верно, — Лю кивнул. — Это одна из его любимых пословиц.
— На самом деле…
Оба посмотрели на приборную панель.
— Что, Кораблик? — спросила Антуанетта.
— На самом деле, это моя любимая пословица. Но твоему отцу она так понравилось, что он ее позаимствовал. Это было лестно.
— Так что, Лайл Меррик в действительности говорил… — начал Ксавьер.
— Конечно.
— Не врешь? — недоверчиво спросила девушка.
