оно не будет ждать, пока мы что-нибудь придумаем. Если использовать «Штормовую Птицу», нам хватит пятидесяти рейсов. А может быть, и меньше. Допустим, сорок. Антуанетта права: из ее судна выйдет неплохой ковчег. К тому же достаточно быстрый.
Вольева вздохнула:
— Если бы все было так просто, Клавейн.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы имеем дело не с безликими единицами. На Ресургеме живые люди. Напуганные, отчаявшиеся… — серые очки поймали блик света. — Верно, Хоури?
— Она права. Внизу творится черт знает что. Администрация…
— До сих пор вы работали вдвоем, — возразил Клавейн. — И имели дело с правительством. Сейчас у нас есть армия. Неплохой аргумент, который позволяет быстро договориться. Что скажешь, Скорпио?
— Мы можем взять Кювье, — ответил человек-свинья. — Я уже про это подумал. Не сложнее, чем квартал Города Бездны. Или это судно, если на то пошло.
— Вы никогда не захватывали мой корабль, — напомнила Триумвир. — Так что не переоценивай свои возможности.
Она повернулась к Клавейну, и в ее голосе появилась настойчивость.
— Ты серьезно собираешься действовать силой?
— Если это единственный способ увести людей с планеты — то да.
Если бы не очки, можно было сказать, что Вольева прищурилась.
— А у тебя, похоже, изменились планы, Клавейн. С каких пор тебя так беспокоит эвакуация Ресургема?
Клавейн посмотрел на Фелку.
— Просто оказалось, что с возвращением орудий не все так просто. Мне пришлось сделать трудный выбор, более трудный, чем хотелось… И я его сделал.
— Хочешь сказать, они тебе больше не нужны?
Клавейн улыбнулся.
— На самом деле, нужны. Как и тебе. Но думаю, мы сможем договориться, не так ли?
— У нас еще масса дел, Клавейн. Я имею в виду не только эвакуацию населения. Как я понимаю, ты решил, что я позволю Подавляющим жить спокойно?
Он покачал головой.
— Нет. На самом деле, у меня даже в мыслях не было.
— Я умираю, Клавейн. У меня нет будущего. При правильном уходе я протяну еще недель пять-шесть, но не больше. Подозреваю, в каком-нибудь другом мире с этим могли бы справиться — с технологиями, которые использовали до Эпидемии. Но для этого меня придется заморозить, а я этого терпеть не могу. Честно говоря, хватило. Итак, я считаю вопрос решенным… — она чуть приподняла иссохший кулачок и стукнула по одеялу. — Я завещаю тебе этот треклятый корабль. Когда мы закончим эвакуацию, ты увезешь на нем людей — подальше отсюда. Сейчас я передаю его тебе. Он твой.
Вольева повысила голос — должно быть, это стоило ей немалых усилий.
— Ты меня слышишь, Капитан? Теперь это корабль Клавейна. Таким образом, я ухожу в отставку как Триумвир.
— Капитан?.. — неловко спросить Клавейн.
Она улыбнулась.
— Не волнуйся, в свое время все узнаешь.
— Я позабочусь о беженцах, — сказал Клавейн. Он был почти потрясен. — Честное слово… Обещаю, Триумвир. Я тебя не подведу.
Вольева остановила его, вяло махнув рукой.
— Я верю тебе. Ты из тех, кто не сворачивает с полдороги.
Клавейн почесал бороду.
— Остается еще одна вещь.
— Орудия? Кто их получит? Не волнуйся. Я уже все продумала.
Она смолкла. Клавейн ждал, изучая невнятные выпуклости и впадины на одеяле, в которых было трудно узнать человеческое тело.
— Итак, мое предложение, — голос Вольевой звучал чуть громче, чем вздох ветра. — Обсуждению не подлежит. Ты… Как тебя…
— Антуанетта, — почти неуверенно пробормотала девушка.
— М-м-м…
Казалось, это самая неинтересная вещь, которую она слышала.
— А твой корабль… грузовоз… на самом деле такой большой и быстрый, как тут говорили?
Антуанетта неуверенно пожала плечами.
— Я думаю.
— Тогда я его беру. Когда мы закончим эвакуацию, судно тебе больше не понадобится. Вам лучше убедиться, что сделаете работу, прежде чем я умру.
Клавейн посмотрел на Антуанетту, затем на Вольеву.
— Для чего тебе ее корабль, Илиа?
— Слава, — рассеянно произнесла она. — Слава и освобождение. А ты что подумал?
Антуанетта сидела на мостике корабля. Это был ее корабль, а до этого он был кораблем ее отца. Корабль, который она сначала любила, потом ненавидела. Корабля, который был частью ее жизни, частью ее самой. Это их последнее свидание. Хорошо это или плохо, но в жизни все меняется. И сейчас что-то заканчивается. То, что началось, когда она покинула Карусель во исполнение смешной детской клятвы. Но эта клятва была порождением доброты и любви. И благодаря ей Антуанетта оказалась в самом сердце войны, стала причастна к великой всесокрушающей исторической машинерии. Если бы знать, если бы иметь хоть малейшее представление о том, что произойдет… Что ее втянут в историю с Клавейном, которая началась за сотни лет до ее рождения, что ее вырвут из привычного мира, привычной обстановки, что ее занесет в такую даль, на много световых лет от дома, на десятилетия в будущее. Наверно, у нее бы духу не хватило… или наоборот. Она заглянула бы страху в глаза и с упрямой решительностью сделала бы то, что пообещала себе годы много лет назад. Да, скорее всего, именно так бы и было. Упрямство не лечится. Если это и не было ее девизом, то теперь, наверно, станет. Скорее всего, папа был бы не в восторге… или нет? Почему-то Антуанетта была почти уверена: в глубине души он бы согласился и, возможно, даже гордился бы ей.
— Корабль?
— Да, Антуанетта?
— Знаешь… ладно. Сдаюсь. Можешь называть меня Маленькая Мисс.
— Это всегда было просто игрой, — Тварь, или, точнее, Лайл Меррик, выдержал выразительную паузу. — И у меня неплохо получалось, что скажешь?
— Папа был прав, что доверял тебе. Ты действительно обо мне заботился, верно?
— В силу возможности. Не все получалось так, как я надеялся. Но ты, честно говоря, не облегчала мне задачу. Полагаю, что это было неизбежно, учитывая наследственность. Твоего отца при всем желании трудно было назвать осторожным. А ты — то самое яблоко, которое от яблони недалеко падает.
— Но мы с этим жили, — сказала Антуанетта. — И до сих пор живем. И это чего-то стоит, как думаешь?
— Полагаю, так.
— Корабль… Лайл…
— Антуанетта?
— Ты знаешь, чего хочет Триумвир?
Несколько секунд Лайл Меррик не отвечал. Всю свою жизнь девушка думала, что субличность делает паузы для вящего правдоподобия, но дело оказалось в другом. Сознание симуляции работает со скоростью, очень близкой к скорости обычного человеческого мышления. Паузы указывали на самый настоящий самоанализ.
