сделал несколько глотков.
— Спасибо, — сказал он. — Ничего, если я спрошу, как тебя зовут?
— Конечно, — ответила женщина. — Я Фелка. Ты хорошо меня знаешь.
Клавейн снова посмотрел на нее и пожал плечами.
— Кажется, мы знакомы…
— Пей. Думаю, тебе это нужно.
Память возвращалась урывками. Так город оживает после аварии в сети электроснабжения. Квартал за кварталом, совершенно беспорядочно; подручные осветительные приборы мерцают и гаснут, прежде чем восстановится нормальное освещение. Но он уже почувствовал себя неплохо. Однако ему по-прежнему приходилось принимать медишны: каждый прием предназначался для восстановления определенной функциональной зоны мозга, каждая производила более точную регулировку. Перед каждым приемом Клавейн строил такие рожи, что смотреть было страшно. Под конец он клятвенно пообещал себе, что до конца своих дней не прикоснется к шоколаду.
Через несколько часов Клавейн пришел к выводу, что за его нервную систему можно не беспокоиться. Оставались мелкие детали, которые он помнил не очень четко. Но амнезия оттаивания — явление настолько распространенное, что считается почти нормальным. Клавейну выдали легкий биомониторинговый[66] «камзол» наподобие тех, что носили средневековые герольды, и долговязого слугу цвета старой бронзы в качестве сопровождающего, после чего отпустили на все четыре стороны.
— Можно поинтересоваться, для чего вы меня «отогрели»? — спросил Клавейн.
— Про это потом поговорим, Клавейн, — отозвался Скорпио — судя по всему, он был при исполнении. — Нам спешить некуда.
— Но нам надо принять какое-то решение. Верно?
Свин покосился на одного из командиров — девушку по имени Антуанетта Бакс. У нее были огромные глаза и целая галактика веснушек на носу. Клавейн чувствовал, что воспоминания, связанные с ней, еще не выплыли на поверхность. Антуанетта кивнула, но почти незаметно.
— Само собой, — сказал Скорпио. — Не для того, чтобы на тебя полюбоваться. На самом деле проблема — дерьмо дерьмом, и без света ясно.
Это место, скрытое в недрах огромного корабля, как будто принадлежало другой части Вселенной. Просторная поляна, поросшая травой, была окружена деревьями и накрыта, словно куполом, синтетическим голубым небом. Голографические птицы — попугаи, птицы-носороги и прочая крылатая мелочь — проносились между стволами, словно кометы, окрашенные в спектрально чистые цвета. Вдали журчал подозрительно реальный водопад, который низвергался в крошечное озерцо, порождая облако жемчужно- голубой водяной пыли.
Фелка вела Клавейна по мягкому ковру прохладной блестящей зелени. Длинное черное платье ниспадало до пят и волочилось по росистой траве, но Фелку это не беспокоило.
Они присели на пеньки с отполированными до зеркала срезами, лицом друг к другу. Кроме птиц, здесь никто не мог помешать их уединению.
Клавейн огляделся. Сейчас он себя чувствовал намного лучше. Память почти полностью восстановилась, и лишь один фрагмент упорно не желал становиться на место.
— Это ты создала, Фелка?
— Нет, — осторожно ответила она. — А почему ты спрашиваешь?
— Потому что это немного напоминает лес в сердце Материнского Гнезда. Мне так кажется. Там, где у тебя была мастерская. За исключением, конечно, гравитации.
— Значит, ты все вспомнил.
Клавейн почесал щетинистый подбородок — кто-то заботливо сбрил ему бороду, пока он спал.
— Обрывки, осколки… Из того, что произошло перед тем, как меня заморозили — почти ничего.
— Что ты помнишь?
— Ремонтуа покинул нас, чтобы установить контакт с Силвестом. Ты собиралась уйти вместе с ним, но затем передумала. Кажется, это все. Вольева погибла, верно?
Фелка кивнула.
— Мы эвакуировали людей с планеты. Вы с Илией договорились поделить оставшиеся орудия. Она взяла «Штормовую Птицу», загрузила в нее агрегаты, сколько поместилось, и полетела прямо в сердце машины Подавляющих.
Клавейн покачал головой и тихонько присвистнул:
— И как, это что-то изменило?
— Вообще ничего. Но выглядело впечатляюще.
Он улыбнулся.
— Меньшего я от нее и не ожидал. А еще что было?
— Хоури и Овод… ты помнишь их? Эти двое присоединились к Ремонтуа и отправились на Гадес. У них были шаттлы, они добрались до «Зодиакального Света» и запустили системы самовосстановления. После этого осталось только поддерживать снабжение сырьем — корабль сам себя отремонтирует. Это потребует времени — как полагает Хоури, достаточно, чтобы наладить контакт с Силвестом,
— Она говорила, что уже побывала в Гадесе, — Клавейн сорвал несколько травинок, раздавил их и понюхал зеленые пятна, оставшиеся на пальцах. — Я не знал, как это понимать. Но Илиа, кажется, ей верила.
— Рано или поздно мы все выясним, — сказала Фелка. — После того, как им удастся наладить контакт… сколько бы это ни заняло времени… они возьмут «Зодиакальный Свет», покинут систему и последуют нашей траектории. Что касается нас… так вот, это все еще твой корабль, Клавейн. Правда, текущими проблемами занимается Триумвират — Кровавый, Круз и Скорпио. Их избрали большинством голосов. Хотели выбрать Хоури, но она решила остаться после эвакуации.
— Если память мне не изменяет, удалось спасти сто шестьдесят тысяч человек, — произнес Клавейн. — Это сильно отличается от истины?
— Нет, все правильно. На самом деле, впечатляет — пока не понимаешь, что сорок тысяч спасти не удалось…
— Что-то пошло не так? Если мы не смогли вмешаться…
— Нет, Клавейн, — ее тон стал назидательным, словно она указывала на ужасную ошибку, которую он совершил в ходе политической компании. — Нет. Ты не должен так думать. Посмотри, что произошло.
Они находились достаточно близко и могли общаться способом Объединившихся. Фелка проецировала в его сознание образы, картины из сцены гибели Ресургема. Клавейн видел последние часы планеты. Гравитационный бур Волков — то, что все называли орудием Подавляющих — пробил отверстие в самое сердце звезды, воткнув невидимое жало в раскаленное термоядерное ядро. Диаметр скважины не превышал нескольких километров в самом широком месте, и плазма вырвалась наружу под огромным давлением. Звезда истекала кровью, но процесс не напоминал бесконтрольное кровопускание. Тонкую струю раскаленных продуктов ядерного синтеза изогнули дугой, которая чуть расширялась и охлаждалась по мере удаления от поверхности звезды. Скорость потока составляла половину световой. Сдерживаемый и направляемый гравитационными импульсами, которые его породили, поток образовал плавную параболу, которая упиралась в дневную сторону Ресургема. В точке столкновения ширина плазменной струи составляла почти тысячу километров. Эффект оказался катастрофическим и наступил почти мгновенно. Атмосфера испарилась в ослепительной вспышке, через секунду испарились ледяные шапки и несколько водоемов. Обезвоженная, лишенная воздуха кора начала плавиться, словно лицо планеты превращалось в чудовищный вишнево-красный ожог. Луч проникал все глубже, на сотни километров, выбрасывая в космос сгустки расплавленной породы. Тем временем сейсмические волны уже обогнули планету и встретились на ночной стороне, уничтожив все живое — каждое человеческое существо, каждый организм, что люди привезли на Ресургем. Впрочем, жизнь на планете была все равно обречена. Через несколько часов гибнущая планета завершила бы оборот, последовательно подставляя обезумевшему светилу каждый дюйм своей поверхности. Поток продолжал свой чудовищный путь, поступающая из звезды плазма не иссякала.
