бы кто на губной гармошке наигрывает…
Я насчет музыки слабо соображаю и от гармошки не в восторге. Насчет суеверий со мной тоже все в порядке. Раз, на острове Тимор меня тамошний колдун соком какого-то растения обмазал, чтоб ко мне порча или заклятие какое не пристали, а на крайний случай велел поплевать в сторону востока. Ну, я и плюнул – не три раза, как колдун велел, а больше. И на запад тоже плюнул. Но тут ты хоть всю розу ветров переплюй, все одно: ежели ты человек культурный, значит, не веришь, будто призрака плевком перешибешь. А ежели не веришь, что плевки тебе помогут, – стало быть, и привидений бояться нечего. Это, как любит говорить Ваше Величество, «очами видно».
Однако же я стерпел, с корабля не смотался. Хотя тем часом ветер поднялся, и все на развалюхе этой давай скрипеть, трещать, громыхать… Дай, думаю, загляну в каюту, откуда вонь идет и мухи роями вылетают. Уж и не знаю, что там такое было, потому как со мной самим что-то неладное твориться стало. Мало сказать, что ветровка вдруг мала сделалась, но даже грудная клетка, и та тесна стала. Хотя обычно, ежели полную грудь воздуха набрать, в объеме сто семьдесят получается. Я и набрал, сколько влезло, выдохнул, пот со лба утер – ничего не помогает, в груди тесно, сам вроде в клетке зажатый. Но я держусь, не отступаю.
Плюнул на север, плюнул на юг, на всякий пожарный случай…
И нигде ни души, только я один. Дай, думаю, в трюм спущусь. Только на лесенку ступил, а она как застонет, будто живая и я ей на глотку наступил!
Вы, Ваше Величество, из приличной семьи, но, думается, и у Вас Ваша благородная королевская кровь в жилах застыла бы. Вот и я чую – сердце замерло и остановилось, как карманные часы в ступке, когда их дробят на золотой лом. Люк в трюм ящиком приперт, ящик тяжеленный, насилу я его сдвинул.
Темнотища в трюме непроглядная, за тонкой обшивкой волны плещут, будто рядом совсем. И вонь преотвратная, та же самая, что наверху чувствовалась, только теперь уж и вовсе невыносимая. И тут меня осенило: это же карболкой воняет!
Двинулся я вперед и слышу: откуда-то сверху едва слышная музыка доносится – призраки на губной гармошке играют. Знамо дело, призраки, а кто же еще! Я ведь не какой-нибудь неуч суеверный, чтобы в плевки верить! Тут я споткнулся обо что-то, эта штука загромыхала и свалилась на самое дно трюма. Испугался я, врать не стану! Стою, жду – тишина!
Нагнулся я, ощупываю. Что же, думаю, я такое ногой сшиб? Похоже на крышку ящика какого-то, узкого и длинного.
Батюшки светы, да это же… гроб!
Аккурат в эту минуту луна заглянула в вентиляционную отдушину, и в трюме посветлее стало, я много чего разглядел. Сперва у меня ноги будто к полу приросли. Понял я, чего так перетрусили бывалые моряки, и Колючка Ванек, и Другич со своей Мелани. Тут хоть какой храбрец будь, поневоле от страха затрясешься.
Крысы кругом кишмя кишат… Лунный свет упал на противоположную стену, и я увидел ящик, на котором было написано: «БРИГИТТА».
Помню только, что подхватил я ноги в руки – и бежать оттудова, как ошпаренный. Драпануть, смыться, слинять, удрать, исчезнуть, испариться – все слова, которые в данном случае произносят наши с Вами верно и неверноподданные, вертелись у меня в голове.
Теперь уж сроду не дознаться, каким образом я снова очутился в «Вышибалах». Когда я туда ввалился – язык на плечо, отдышаться не в силах, – все, кто там был, встали и уставились на меня во все глаза. Должно, видок у меня был тот еще. будто я уже постоял на главной площади, в гипсе увекалеченный, а потом слез с подстаменту – и сюда заявился.
Ваше Величество, конечно, из хорошей семьи, но и династия От-Уха-До-Уха тоже не из каких-нибудь завалящих, слабаков среди нас отродясь не было. Однако признаюсь Вам как на духу: ежели, не приведи Бог, мне еще раз случится пережить ужасти такие, то по мне уж лучше снова очутиться в Адене, на допросе у инспектора Крикли, который страсть до чего дотошный да любопытный, а уж по части оплеух и затрещин ему во всем мире равных нету.
Прошу передать мой нижайший поклон Вашей высочайшей супруге и вседостойнейшей матушке. Засим остаюсь к Вашему Величеству в совершеннейшем почтении, всегда готовый заместить Вас на троне,
Вы уж на меня не серчайте, Ваше Величество, но я малость того… сдрейфил. Дак ведь попробуй не струхнуть, когда судьба тебе бубонную чуму подсовывает, а хворь эта очень даже заразительная, и люди от нее мрут, как мухи.
Глава шестнадцатая
И тут в развитии событий произойдет поворот.
Прошу читателя сохранять самообладание, оно понадобится на протяжении нашей жуткой истории, где на каждом шагу натыкаешься на призраков и привидения с того самого часа, как «Стенли отдыхает» отплыл от берегов Гонолулу с опозданием в пятеро суток. Ибо сейчас на сцене провозвестницей неисповедимой судьбы появится… женщина!
Как известно, все с этого начинается. Мужчины, будьте бдительны! Остерегайтесь!
Ведь как это бывает? Мужчина все прикинет, просчитает заранее, с максимальной точностью, тютелька в тютельку. И тут появляется женщина с ее лживостью, запыхавшись на бегу, тарахтя скороговоркой со скоростью сто двадцать километров в секунду, потупя взор, на грани обморока или с завлекательной улыбкой… Является как снег на голову, и все ваши расчеты и построения летят вверх тормашками!
А ей хоть бы хны: усядется на груду развалин, попудрит носик и в лучшем случае выразит вам искреннее соболезнование!
Берегитесь женщин! Даже простейшие будничные понятия окажутся запутанными и сбивчивыми, вздумай толковать их применительно к женщине. Взять, к примеру, любовь.
Или лучше не брать? Все едино. Значит, берем, к примеру, любовь.
Минуточку, а где же ее взять?
Прошу прощения, что приходится перебивать самого себя, но, право же, необходимо выяснить этот вопрос раз и навсегда. Где она, скажите на милость, эта пресловутая любовь? Кто ее видел? Признавайтесь как на духу!
Молчите? Ну то-то же!
А между тем обстоятельство это чрезвычайно важно, поскольку любовь появится и на страницах нашего романа, причинив героям немало бед. Любовь неизбежно осложняет жизнь, а потому я категорически утверждаю: любви не существует! Вернее, только любовь и существует. А стало быть, необходимо о ней говорить. Ведь если исключить из числа всех возможных вероятностей путаницу понятий, именуемую любовью, можно будет жить по четкому, заранее намеченному плану. Кто скажет, что это не важно?
Я! Я вам говорю.
Целиком и полностью отдавая себе отчет в собственной безответственности, утверждаю, что мистер Тео был прав, сразу же констатировав, что с этой женщиной нельзя пускаться в разговоры, после чего проговорил с ней пять дней напролет. Он стоял, сидел, гулял в ее обществе, танцевал с нею… словом, не расставался ни на минуту. Более того, по-моему, они даже целовались. По прошествии пяти дней молодой человек пришел к выводу, что эта женщина – опасный элемент для себя самой и общества в целом, а потому единственный выход – бежать без оглядки, спасаться.
Тогда мистер Тео – под мефистофельский хохот в душе – попросил ее руки.
Лилиан ответила: «Нет!» – что, как правило, повергает соискателей в отчаяние. Зато «Стенли отдыхает» наконец-то отправился в плавание.
Дама была красива, спору нет. Но не стоит во всем и везде искать логику. Здесь никаких обоснований нет и быть не может! Женщина подобна поэтическому сравнению. Если она прекрасна, то не беда, даже если в этом нет смысла.
С этого момента события начинают развиваться с катастрофической быстротой. Отплытие – 18.20. Одолеваемый мыслями о самоубийстве мистер Тео получает официальное уведомление о том, что экспедицию намерен сопровождать лорд Гамильтон, родственник британского правителя.
19.40. Повторяю: 19.40 по центральноазиатскому, американскому времени и по часам всех прочих краев земли. Степень опьянения господина Вагнера перешла в разряд чудесных явлений природы, подобных
