Из дверей небольшого барака осторожно вышло несколько вооруженных европейцев. Они с удивленным видом глядели на легионеров, беседующих с атаковавшими лагерь туземцами.
— Прошу вас, спокойно подходите сюда — вам никто не причинит вреда, — успокоил Ламетр членов исчезнувшей экспедиции.
— Ламетр! — воскликнул, подойдя поближе, Мусовский — русский инженер.
— Господа, — сказал Ламетр, — вы, хотя и искренне заблуждаясь, оказались участниками грандиозной аферы.
Они удивленно глядели на капитана и удивились еще больше, когда к ним шагнул невысокий, плотный мужчина и хрипло проговорил:
— Меня зовут Чурбан Хопкинс, и я очень рад видеть вас — да и вообще видеть кого бы то ни было. Сегодня утром уже на это не надеялся. — Он протянул руку в сторону остолбеневших ученых: — Выше голову, господа!
Жертвами здешнего страшного климата стали уже восемь участников экспедиции, да и у остальных здоровье оставляло желать лучшего, так что легко понять чувство, с которым они узнали о том, что оставаться здесь требовал от них не долг, а одержимый манией величия безумец. Они ведь были твердо убеждены, что находятся на государственной службе и работают поблизости от столицы фонги — Тамарагды.
Возле сортировочной машины кучей лежали необработанные алмазы. Сказочное богатство!
— Вы не имеете права держать меня взаперти, — попытался было возмутиться пришедший в себя Ван дер Руфус.
— Даже и связать тоже имеем, — ответил ему Альфонс — Вы же хуже любого портового вора, но те хоть живут в нищете и необразованны!
— Ну… не все, — заметил я с преувеличенной скромностью.
Члены экспедиции, исхудавшие и больные, сидели подавленные, у них не было сил даже на упреки. Страшное дело было здесь работать!
— Я предлагаю вам, — хрипло проговорил голландец, — каждому по миллиону, если…
— Деньги вам не помогут, — ответил Ламетр. — Вы разыгрывали из себя добродушного, щедрого господина, одной рукою жертвуя на благотворительность, другой же лишая людей чести, обрекая их на смерть, готовя гибель тысячам ни в чем не повинных туземцев. Скажите, Ван дер Руфус, как поступили бы вы на моем месте?
Ответом было долгое молчание…
— Мне кажется, — негромко проговорил Альфонс, — что сейчас самое важное — вовремя сообщить военным властям обо всем случившемся.
— Правильно. Члены экспедиции останутся здесь, с нами пойдет только кто-нибудь один, — распорядился Ламетр. — Остальные вместе с туземцами присмотрят за алмазами и пленными.
Прежде чем отправиться в путь, мы допросили членов «исполнительного комитета». Они сразу же выложили все, что знали. Белый господин, который так громко кричал утром, (Ван дер Руфус), прибыл сюда совсем недавно, опустившись с неба в широком месте реки, где она разливается почти, как озеро.
— Гидроплан! — воскликнул Альфонс.
— Он был один? — спросил Ламетр.
— Нет, господин. С ним появилась красивая женщина. Они сразу же приказали, чтобы мы отправились на другой берег, схватили там четырех белых людей и привели их сюда. Но нам удалось захватить только одного — тебя, господин. Других троих с тобой уже не было.
— Где сейчас машина? Это важно.
— О чем ты говоришь, господин?
— О большом, ревущем духе!
— Он вернулся вместе с той женщиной в место, где она семь дней будет ждать белого господина.
— А где она будет его ждать? — сдавленным взволнованным голосом спросил Альфонс.
— В доме на берегу моря.
— В путь!… Это дом миссии!
Мы отправились в сопровождении десяти воинов фонги. Вместе с нами пошел и Фрезер, геолог экспедиции.
Оставалось еще три дня. Господи, если бы нам удалось вовремя попасть в домик, где ждет графиня Ларошель. Но надежды на это было мало.
Три дня прошло, пока мы добрались до того племени, у которого отдыхали и получили проводника по дороге в Тамарагду. Мы с унылым видом уселись в одной из хижин.
— Не будем слишком ненасытными, — проговорил я очень разумно. — В последнюю минуту, как в картах, удача отвернулась от нас. Не могло же нам везти во всем.
— Это справедливо, — ответил Чурбан, — но все-таки, если мне не удастся вышибить мозги Турецкому Султану, я буду считать себя невезучим.
И он начал рассеянно протирать монокль Пивброка шелковым платком Ван дер Руфуса.
— Почему же это? Может, ты думаешь, что кто-то тебя боится? — спросил, вваливаясь в дверь, Турецкий Султан.
Мы подпрыгнули так, словно неожиданно обнаружили, что сидим в осином гнезде.
— Вот он!
— И что? Может, вы думаете, что это я от вас прятался? — вызывающе спросил Султан и вытащил из кармана кухонный нож.
Дело дошло бы до драки, но капитан и Альфонс стали между нами.
— Ребята, — сказал капитан, — надо выслушать каждого.
— Кроме этого типа! — рявкнул Хопкинс, вытаскивая длинный кривой нож вождя фонги.
Капитан, однако, схватил его за плечо.
— Audiatur et altera pars! (Пусть будет выслушана и другая сторона!) — проговорил он умиротворяюще и, похоже, эти несколько слов очень подействовали на Хопкинса.
— Что-то в этом и впрямь может быть, — ответил он задумчиво. — И вообще, я был ранен в голову, — добавил он неуверенно, похлопывая себя по затылку.
— Говори, Турок, — вмешался Альфонс — Все спокойно выслушают тебя — самое большее, свяжем, если нам не понравятся твои объяснения.
Турок немедленно толкнул Альфонса в грудь и снова схватился за свой кухонный нож.
— А что? Думаешь, я тебя боюсь? Думаешь, ты тут сильнее всех? Глядите, какой призовой борец нашелся… Еще и Альфонс будет мной командовать.
Капитан с трудом успокоил Турка, рвавшегося в драку со всеми нами.
— Да утихомирьтесь же, — вмешался наконец и Мазеа.
— И вы тоже командовать? Что? За кого вы меня принимаете? — Мы втроем схватили его, но он продолжал вовсю чертыхаться. — Руками размахивать не шутка! Для этого ума не надо… Выйдем-ка, поговорим…
Мы уже готовы были начать приносить ему торжественные извинения, когда он наконец сел и, все еще тяжело дыша, закурил.
— Я, конечно, прятался от вас и даже удирать приходилось, но не потому, что кого-то боюсь, а потому, что я был инкогнито.
— Ты бы поближе к делу, — мирно предложил я.
— Тогда дайте сигарет, — ответил он агрессивно, — я только что последнюю выкурил.
Хопкинс презрительно кинул ему несколько русских папирос с длинным мундштуком, позаимствованных у Мусовского.
— Началось, все, — повернулся Турок ко мне, — когда ты и Хопкинс пришли на баржу, а я сидел там, завернувшись в скатерть.
— Да, началось все тогда, — кивнул Хопкинс, нервно перекатывая из угла в угол рта окурок сигары.
— Терпение, Хопкинс, — С ошеломляющей наглостью Турок добавил: — Выше голову…
Хопкинс устало опустил глаза, но промолчал.
