Меня начинают одолевать черные подозрения. Неужто мадемуазель настолько хорошо скрывает свои чувства?! Правда, она навестила меня и вручила дивной красоты золотые часы, но ведь и Хопкинс получил от нее точно такой же подарок. И Альфонс с некоторых пор всякий раз смущается при встрече со мной. Интересно, что бы это могло означать?
Чурбан Хопкинс каждый день испрашивает разрешения посетить меня и вежливо раскланивается с Потрэном:
– Доброго здоровьечка…
– Я тебе не «доброе здоровьечко», а господин унтер-офицер, прохвост ты этакий!
– А я вам не прохвост, а гражданское лицо!
– Лицо у него, видишь ли, у этакой-то рожи… Как был обормот, так и остался. Убирайся с глаз долой! Другой прохиндей тебя в буфете дожидается.
«Другой прохиндей», стало быть, я. Но в тот день мне было не до веселья.
– Ты чего нос повесил? – удивился Хопкинс. – Приходи вечерком к нам в кафе. Мы с Турецким Султаном купили на двоих «Четверку резвых крыс», но чует мое сердце, надует он меня при окончательном расчете. Уж больно подозрительный тип, с ним держи ухо востро!
– Меня это не колышет. Слыхал, что Альфонс увольняется вчистую?
– Да неужто?
– Ага. Записался на комиссию, и штабс-лекарь признал его негодным к службе по причине общего ослабления организма.
– Ну и что стало с этим штабс-лекарем? Неизлечимо болен или есть надежда на поправку?
– Ни то, ни другое. По-моему, у него побывал генерал Дюрон… Альфонс Ничейный увольняется из Легиона и… – взяв себя в руки, я добавил: – женится на Ивонне!
Хопкинс огляделся по сторонам и шепнул:
– Не бери в голову! Мадемуазель понарошку выходит за Альфонса, чтобы скрыть свою любовь к тебе.
