привычная, я присоединился к боксбургскому коммандо, проходившему мимо. Это коммандо было частью большого соединения под командованием комманданта Грейвта, с которым я спускался к реке накануне захвата Иоганнесбурга.
Боксбург — маленький горнопромышленный поселок на Рифе, и жители Боксбурга по какой-то причине были известны как 'Цесарки Грейвтта (Gravettse tarantaal-koppe), название, которым они гордились. Грейвтт по происхождению был англичанином, красивый высокий человек, которого все очень любили и которому все доверяли. Он был убит месяц или два спустя, и я был с ним, когда он умер. В этой компании «Цесарок» я прошел от Белфаста до Далмануты, еще сорок миль. После нескольких дней пути по гористой местности нам была выделена позиция на краю откоса рядом с Мачадодорпом, где генерал Бота намеревался перерезать железную дорогу до Делагоа.
На этом гребне он собирался дать последнее генеральное сражение перед переходом к партизанской войне. На всем протяжении отступления мы знали, что рано или поздно было запланировано разделиться на небольшие группы, и знание этого держало мужчин в хорошем тонусе. Хотя они были ужасно измотаны, не было никакой тенденции к тому, чтобы произошло что-то подобное тому, что было в Свободном Государстве, и когда им было приказано занять последнюю позицию, они с готовностью это сделали. Позиция, выбранная генералом Ботой, была естественной крепостью. Между нами и врагом лежала простреливаемая равнина, а за нашими позициями местность резко понижалась, создавая превосходное укрытие для людей и лошадей. Фактически мы находились на самом краю высокого вельда, через несколько миль начиналась зараженная малярией низменность, которая тянулась к границе португальских владений. Британцы пока стояли в Белфасте и в течение недели не появлялись. К концу этого срока, пока я обустраивал свою позицию, прибыло преторийское коммандо, в котором были мои братья, Хьялмар и Жубер. Само собой, это встреча нас очень обрадовала и я сразу попрощался с боксбургцами, чтобы присоединиться к ним.
Преторийцам достались позиции по соседству и на следующий день с восходом солнца мы увидели на горизонте облака пыли и вскоре появилась британская пехота.
Их было примерно тридцать шесть тысяч (пехоту на марше точно сосчитать сложно), в течение часа по нам стреляли их застрельщики, а тем временем почти на расстоянии винтовочного выстрела устанавливались их батареи.
В десять часов начался сильный обстрел, но атаку англичане не начинали, надеясь вначале уничтожить наши укрепления.
Это длилось до заката, но наши укрытия было настолько хороши, что тяжелых жертв не было, а преторийцы обошлись без потерь. С наступлением темноты все стихло, и ночь мы провели спокойно, сидя у костров. На следующий день программа повторилась. Обстрел был такой, что невозможно было высунуть голову за край бруствера. Некоторые из наших были ранены, в их числе и Хьялмар, которому пуля попала ниже глаза. Жубер повел его вниз, в долину, поскольку Хьялмар был почти ослеплен, там посадил его на лошадь и поехал искать медицинскую помощь.
Этот второй день бомбардировки был полон впечатлений. Вскоре после ухода моих братьев произошло землетрясение, первое, которое я когда-либо испытал. Был страшный грохот, и земля под нами качалась как палуба корабля, а рядом упал большой камень, что вызвало большую тревогу, поскольку явления такого рода в Южной Африке практически неизвестны. Мы таким образом перенесли бомбардировку сверху и землетрясение снизу в одно и то же время, и это оставалось темой для разговоров в течение месяцев. Когда и это было закончено, начиненный лиддитом снаряд от гаубицы взорвался почти над моей головой. Это походило на другое землетрясение. Я был ошеломлен в течение нескольких минут, после чего пролежал некоторое время в полубессознательном расстоянии, не понимая, жив я или нет.
Днем отделение пехоты появилось в дефиле слева от нас. Мы увидели их вовремя, чтобы отбить атаку, убив и ранив приблизительно пятнадцать человек, но из-за перекрестного огня мы не могли добраться до них до наступления темноты, только тогда мы смогли забрать их винтовки и патроны. Ночь была так холодна, что мы обнаружили только трех солдат живыми, потому что некоторые из раненых, кто, возможно, иначе бы выжил, умерли от холода. Мы принесли эти трех и положили их у костра, где еще один умер перед рассветом.
На рассвете третьего дня бомбардировка, еще более сильная, чем накануне, возобновилась, но теперь обстрел велся не по всему фронту, а сконцентрировался на участке, который занимала Иоганнесбургская полиция, примерно в миле справа от нас. На них обрушивался огненный шквал и, судя по сосредоточению пехоты, развязка была близка. Полиция вела себя блестяще. Дважды они отбросили атакующих и держались упорно под жесточайшим обстрелом. Пока все это происходило, остальные почти ничего не могли сделать и мы просто сидели в окопах м наблюдали за происходящим. К закату полицейские были почти уничтожены и в сумерках мы увидели, как английская пехота ворвалась на их позиции. Некоторые отступили вниз по склону, но большинство защитников были мертвы. Наша линия была прорвана, делать нам было больше нечего, и, когда стемнело, генерал Бота скомандовал отступать. Мы спустились в долину к лошадям и отступили на две или три мили перед тем как остановиться на ночевку.
Следующим утром мы достигли Мачадодорпа под огнем из дальнобойных орудий. Поселок был покинут, временная столица днем раньше была перенесена в Ватервалондер, у подножия гор.
За Мачадодорпом дорога поднимается на последний перевал, откуда можно увидеть местность, лежащую внизу. Эта дорога была единственным путем отступления, и скоро мы оказались среди толпы из бюргеров, орудий, фургонов и гражданских беженцев, ищущих спасения со своими стадами и имуществом. Зрелище было тяжелое, тем более что англичане начали обстреливать дорогу и, хотя среди женщин и детей это иногда вызывало панику, в целом все вели себя достойно, а сам обстрел оказался в большей степени неприятным, нежели опасным.
Через некоторое время трансваальская артиллерия сумела получить батарею орудий Крезо и открыла ответный огонь, задержав англичан на время, достаточное для того, чтобы гражданские лица вышли из зоны обстрела, после чего мы поднялись в гору. В это время, когда мы остановились, чтобы дать отдых лошадям, я спасся благодаря счастливой случайности. Я сидел на термитнике, читая книгу, когда кто — то сказал мне, что моей чалой лошади нужна помощь. Она щипал траву на некотором расстоянии от меня и её ноги запутались в узде, поэтому я пошел, чтобы освободить её. В это время в термитник попал снаряд, который пробил мою книгу и уничтожил сам термитник.
Мы провели ночь в Гельвеции на горе, и следующим утром поехали вниз через проход в Ватерлондер, спустившись на две тысячи футов на пути меньше чем в три мили. Британцы появились на горе через час или два, но вниз за нами не пошли, так что мы отступали спокойно.
В Ватерлондере железная дорога выходит из туннеля с высокой равнины, и здесь были мой отец и брат Хьялмар. Они прибыли из Мачадодорпа накануне, и остановились, чтобы паровоз набрал пар, после чего они должны были отправиться дальше с другими чиновниками и множеством раненых. Хьялмар носил на глазу окровавленную повязку и выглядел, как пират, но его рана не была тяжелой. Двое других братьев отсутствовали, но мы так часто за последнее время теряли и находили друг друга, что уже не волновались, зная, что рано или поздно обязательно встретимся.
Через некоторое время прибежал машинист, чтобы сказать, что поезд отходит, поэтому мой отец и брат должны были подняться на борт, и я продолжил спускаться по дороге позади отступающих, которые переполняли длинную долину, которая спускалась к реке Годуэлл.
В темноте я догнал коммандо Претории, и мы провели ночь, с удобством расположившись у реки. Так как мы всего за один день спустились с высоких равнин на низменную местность, климат которой был заметно мягче, я провел, наконец, первую ночь за много недель в относительном комфорте.
На следующий день буры продолжили отступать вниз по долине по направлению к Нуйтгедахту, где в лагере находилось около двух тысяч военнопленных. Они выстроились около ограды из колючей проволоки вдоль железнодорожной линии и смотрели на наше отступление. Их настроение было приподнятым, потому что они знали, что сегодня их освободят. Они шутили над нами, и только один из них, настроенный более агрессивно, сказал: «Вы говорите, что отступаете? А я говорю — бежите!» Я вынужден был признать, что это так и было, потому что к тому времени английский авангард наступал нам на пятки, а узкая дорога была переполнена всадниками, фургонами и скотом, и царил полный хаос. Однако, что касается буров, видимость часто бывает обманчива, и то, что сегодня кажется толпой беглецов, завтра может оказаться большой силой, и солдат, который это сказал, вряд ли думал о том, что те самые люди, которые сейчас в беспорядке бегут мимо него, еще подвергнут терпение Великобритании самому большому испытанию за всю ее
