течение дня. Один из них был опорным пунктом на высоком холме в форме сахарной головы, другой был справа на более низком горном хребте.
Группа состояла из двадцати человек, и поскольку командовал ими Бен Котце, мой старый друг, я присоединился к ним, когда они собрались после наступления темноты. Мы вышли из Конкордии, и, когда достигли места, с которого тем днем наблюдали за городом, оставили лошадей, и продолжили путь пешком по пересеченной местности к горному хребту, на котором был расположен меньший блокпост. Мы осторожно поползли вверх, пока не услышали оклик часового: «Стой! Кто идет?». Бен немедленно зажег и бросил бомбу, рассчитав настолько хорошо, что взрыв разрушил часть стены блокпоста, откуда выскочило десять человек, кувыркаясь и падая. Они принадлежали к Уорквикширскому полку, и, хотя ни один из них не был убит, все были потрясены и ошеломлены. Мы отправили пленных вместе с винтовками и боеприпасами в тыл под конвоем, и затем решили найти второй блокпост на холме. Было настолько темно, что мы заблудились и теперь оказались на городском кладбище.
После блуждания в темноте нас окликнули и обстреляли из форта Шелтон, главной цитадели O'Окипа, расположенного в поселке. Мы отступили, намереваясь отойти к лошадям, но по пути были остановлены в третий раз. Голос, который нас окликнул, звучал с большой высоты над нашими головами. За этим последовали винтовочные выстрелы, при вспышке которых мы увидели блокпост, который искали. Бен Котце сказал, что мы должны подняться к нему наверх, и мы добрались туда невредимыми, потому что стрельба велась совершенно беспорядочно. Достигнув под прикрытием камней вершины холма, мы бросили бомбы на крышу и рядом со стеной, но никакого результата это не дало — солдаты продолжали стрелять. Тогда мы поползли назад, добрались до лошадей и к полуночи вернулись в Конкордию.
Когда генерал Смэтс получил утром наше сообщение, он запланировал еще одну вылазку против того же самого блокпоста в течение следующей ночи. На сей раз бомбометатели были из отряда комманданта Боувера, и я пошел с ними. Мы оставили наших лошадей в том же самом месте после наступления темноты, и снова поднялись вверх. Мы бросили больше дюжины бомб, но напрасно; стрельба была очень интенсивной, динамит нельзя было добросить достаточно близко, чтобы это оказалось эффективным, и мы должны были возвратиться с пустыми руками. Наши усилия, должно быть, вызвали тревогу у остальной части гарнизона O'Окипа, поскольку, когда мы отходили, из темноты послышался голос: «Эй, на четвертом номере, как вы там, ребята?», на что прозвучал ответ: «На четвертом блокпосте все о-отлично!», что вызвало большое ликование в поселке.
Следующим утром генерал Смэтс сказал, что, хотя блокпост для нас не имеет никакой ценности но, поскольку мы за него взялись, дело надо довести до конца, и приказал Марицу лично возглавил это мероприятие. С ним пошел маркиз де Керсозон, молодой французский авантюрист, который был его постоянным партнером с самого начала войны. Я тоже пошел, и, как и прежде, нас окликнули, но мы добрались до укрепления в безопасности. Первое, что сделал Мариц — встал на плечи другого человека, чтобы определить расстояние для броска.
Затем он спустился вниз и связал вместе три бомбы, эта связка весила приблизительно двадцать фунтов. Никакой другой человек, наверное, не мог бы рассчитывать бросить столь тяжелую бомбу на такое расстояние, но Мариц, неуверенно балансируя на плечах одного из его людей, зажег фитиль и швырнул тройную гранату прямо на крышу. Фитиль вспыхнул и шипел в течение секунды или двух, освещая местность на много ярдов вокруг, и затем раздался страшный грохот, и камни и мешки с песком полетели во всех направлениях. Последовала тишина и понимая, что защитники были мертвы или ошеломлены, мы помогли друг другу подняться на скалистую вершину холма и, проползя под проволочными заграждениями, рванулись к входу. Изнутри мы услышали стоны и приглушенный голос: «Прекратите бросать; прекратите бросать» и втиснулись внутрь. При свете зажженной спички мы увидели, что крыша рухнула на солдат. Некоторые из них были мертвы, и остальные лежали на земле. Приблизительно половина из них были из Уорвикского полка, остальные — наемные готтентоты. Сержант сказал нам, что они были в этом форте с самой первой нашей атаки, их специально об этом попросили, и они хорошо держались. Мы вынесли убитых и раненых, забрали оружие и боеприпасы и, заложив динамит в амбразуры, окончательно разрушили форт, а затем вернулись в Конкордию.
Поскольку к другим укреплениям и блокпостам вокруг O'Окипа можно было приблизиться только по открытой местности, генерал Смэтс запретил дальнейшие штурмы фортов и удовлетворился осадой города, пока не прибыли вспомогательные силы. Мы захватили приблизительно двести пленных в других двух поселках и большие запасы продовольствия, поэтому могли себе позволить отдыхать, и следующие две недели прошли спокойно. Я полностью наслаждался затишьем, и даже присвоил маленький дом в Конкордии, чтобы устроить домашний быт с Данкером и Николасом Свартом, который еще не полностью выздоровел от ран и требовал внимания. В услужение себе мы взяли нескольких пленных готтентотов и, поскольку недостатка в продовольствии не было, мы жили хорошо. Генерал Смэтс и остальная часть штаба заняли другой дом, а Мариц и Боувер со своими людьми устроились лагерем в холмах вокруг O'Окипа. Коммандо ван Девентера было отправлено в двадцатимильный поход на запад, к железнодорожной линии от порта Ноллот, чтобы не пропустить прибытие вспомогательных сил, которые уже собирались. Так мы спокойно ждали приказа отойти на юг, что должно было стать самым сильным нашим ударом в этой войне.
XXVI. Мы проиграли
Внешне все выглядело прекрасно. Пять месяцев назад мы вошли в эту западную страну, преследуемые, как преступники, а сегодня мы фактически контролировали целую область от Олифантса до Оранжевой реки протяженностью в четыреста миль, не считая маленьких гарнизонов в редких городах, чьи обитатели не могли показаться за пределами укреплений, не рискуя тут же попасть в наши руки. Им оставалось только наблюдать за нами, в то время как мы бродили по всей территории, куда хотели, и наслаждались своими успехами, которые британцы вероятно расценивали как незначительные инциденты, но которые наши мужчины рассматривали как важные победы, и все это очень поднимало их настроение. К сожалению, в то время как у нас дела обстояли хорошо, ситуация в республиках, на севере, была совсем другой. Тактика выжженной земли, неумолимо проводимая лордом Китченером, постепенно подтачивала мужество коммандос. Мы были вне связи с ними так долго, что не понимали отчаянного положения, в котором они оказались, и наши мужчины судили об их положении по своему, намного более благоприятному. Лично, я был не совсем столь жизнерадостен, поскольку из попадавших мне в руки английских газет я знал кое-что об истинном положении дел, но все же надеялся, что все будут хорошо, и держал свои мысли при себе.
В конце апреля (1902) я выехал однажды днем с Данкером и Николасом Свартом, чтобы обстрелять из укрытия английские посты с другой стороны O'Окипа, и, возвращаясь к нашим лошадям, мы увидели, что с юга по дороге движется фургон с развевающимся над ним белым флагом. Подскакав к нему, мы обнаружили там двух британских офицеров, которые сказали, что являются представителями лорда Китченера.
Мы отвели их к Конкордии. Наши пикеты среди холмов, съехались со всех сторон, чтобы узнать, в чем дело, но офицеры делали вид, что ничего не знают, хотя я в этом очень сомневался.
Когда мы достигли Конкордии, генерал Смэтс принял их в своем доме и, запершись, оставался с ними в течение некоторого времени, после чего он вышел и ушел в вельд один, глубоко задумавшись. Мы сразу поняли, что новости были серьезными.
Тем же вечером он показал мне письмо. Это было сообщение от лорда Китченера, в котором говорилось, что должна состояться встреча между англичанами и бурскими лидерами в Ференигинге, на берегу реки Вааль, чтобы обсудить условия мира, и он вызван на эту встречу. К письму прилагалось охранное свидетельство, с которым он должен был перейти через английские линии к порту Ноллот, откуда он будет морским путем отправлен в Кейптаун, и оттуда по железной дороге в Трансвааль.
Все это выглядело зловеще, и он очень пессимистично говорил о будущем, но, несмотря на тень, которая нависала над нами, один пункт почти заставил меня забыть темную сторону. Поскольку охранное
