— Вы ирландка?
Он пристально изучал ее, неожиданно сделавшись похожим на филина.
— Моя бабушка была родом из Корка. А как вы догадались?
— Рыбак рыбака. — Он похлопал себя по груди слева. — Называйте это инстинктом. Кельтским чутьем. — Диллон сунул руки в карманы шерстяного бушлата и, хмуря брови, опять уставился на дом поэта. «Почти критически», — подумала Энджела.
— Читаете его? — спросил он.
— Кого, Йитса?
Диллон кивнул.
— Сейчас нет. А в детстве читала. В школе нас заставляли учить его стихи. Йитс был любимым поэтом сестры Урсулы.
Бедная, добрая, восторженная сестра Урсула выводила стихи на доске, а тем временем по классу за ее спиной летали бумажные самолетики.
— Монастырская школа? — Тон Диллона был небрежным.
Энджела кивнула.
— Стало быть, вы католичка?
Она замялась, обдумывая ответ, потом, не вдаваясь в подробности, сказала:
— Бывшая.
— А, — отозвался Диллон, снова не глядя на нее. — Я тоже.
Энджела быстро взглянула на него, недоумевая, всерьез ли это было сказано.
— А какие стихи вас заставляли учить? — рассеянно поинтересовался он.
— Что-то насчет «Глаза не видят — душа не болит».
— Глаза не видят — душа не болит, — продекламировал Диллон. — Род человеческий плодовит. — Он замолчал и поскреб голову. — Отнят пшеничный колос у нас и камень с нашего алтаря… та-та, та-та, та-та, та. Дальше не помню. — Он шлепнул себя ладонью по лбу, подгоняя память.
— Что-то про «пеплом подернулись алые сердца», — подсказала Энджела, поднимаясь с каменной ступеньки, сидеть на которой замерзла. — Никто из нас так и не догадался, что он хотел этим сказать.
Она поглядела в сторону Шона, гадая, закончены ли приготовления к съемке. Еще не совсем, просигналил Шон.
— Это про людей сид. — Последнее слово священник произнес «шии».
— Про кого?
— Про хозяев. Ну, знаете — эльфы, баньши. Маленький народец…
Бух! Они вздрогнули — позади них о перила шлепнулся футбольный мяч. Он откатился в сторону камеры. Мальчишки, которые, оказывается, вернулись и опять находились на расстоянии, позволявшем мешать работе съемочной группы выкриками и замечаниями, хором завопили и засмеялись.
— Пэт Диллон! — взревел Шон.
Диллон убежал, размахивая руками и выкрикивая угрозы. Через минуту, обратив маленьких врагов в бегство, он вернулся.
— Он создал совершенно неверное впечатление, вот что, — Диллон поджал губы, уставился себе под ноги и потряс головой. — О кельтах, понимаете. Вся эта его ранняя чепуха, эти кельтские сумерки… причудливая томная чушь. Ничего общего с истинным кельтским духом. Если хотите распробовать, что это такое, почитайте старинные сказания. Пламенные, комичные, сочные, наивные. Финн. Кухулин. Маэве. Конн Ста Битв. Ужасные роскошные предания…
Он поднял голову и нахмурился, глядя на Энджелу.
— И кровожадные, так-то. По нынешним меркам, не для детей до шестнадцати лет — ведь все герои, знаете ли, были охотниками за головами. Но, по моему разумению, эти истории могут поспорить с Гомером.
Чувствуя, что должна сказать что-нибудь умное и подходящее к случаю, Энджела принялась подыскивать слова, но безуспешно.
— Ну как вам не стыдно, — поддразнила она Диллона. — Я-то надеялась увидеть эльфа. А теперь вы говорите, что их всех придумали поэты.
— Нет-нет, не поймите меня неправильно, — стал оправдываться Диллон. Боже, да он принял это всерьез, подумала она. — Маленький народец вовсе не выдумка поэтов, — продолжал он, хрустя пальцами. — Поэты приукрасили его — да, возможно. Часть старых ирландских поверий, вот что он такое. Можно сказать, часть ирландской земли. Да, он стар. Ему много веков. Но этой бледной, хилой йитсовой чуши в нем нет и в помине. Сильный. Хитрый. И цепкий, да. Веру истинного ирландца в него не вывести всем на свете протестантским епископам-болтунам.
Энджела нерешительно смотрела на него, прикидывая, считает ли Диллон истинным ирландцем Джорджа Бернарда Шоу. Она снова засомневалась: уж не смеется ли он над ней? Пэт порылся в карманах и вытащил пакетик американской жвачки.
— До сего дня можно отыскать остатки старых заклинаний, давнишней веры в волшебство, — сообщил он по секрету. — Например, колодцы желаний. — Он поглядел на небо и сощурился, вспоминая. — В Киллинаге и Клонмеле. А боярышник? Весь украшен лоскутками, как рождественская елка.
— Почему лоскутками? — Энджела почувствовала слабый интерес.
— Желания.
— Лоскуток — желание?
— Примерно так.
Она усмехнулась.
— Недорогое удовольствие, как вам кажется?
Диллон улыбнулся.
— Необязательно. Я мог бы вам порассказать. Вы бы удивились, что за дела творятся здесь до сих пор.
— Да что вы? — Ответ Энджелы был уклончивым — теперь ей очень хотелось оборвать лекцию. Но она не устояла перед предложенной приманкой: — Какие же?
Диллон аккуратно снял с жевательной резинки тонкую красную ленточку, выдаивая из момента все возможное.
— Такие, что волей-неволей задумаешься о старых сказках. — Угрюмая улыбка. — Такие, что кровь стынет в жилах.
Энджела рассмеялась.
— Что вы пытаетесь сделать, Пэт?
— Разумеется, запугать вас до смерти. — Он предложил ей пластинку жевательной резинки, от которой она отказалась, похлопав себя по животу и состроив кислую мину.
— Вам едва ли нужно тревожиться, — насмешливо отозвался он.
Она снисходительно приняла комплимент. Пока что не нужно. Но дайте ему четыре-пять месяцев. Она взглянула на Шона. Тот поманил ее к себе. Энджела собрала вещи.
— Ну вы только посмотрите! — воскликнул Диллон, когда она повернулась, чтобы уйти. — Вот медные лбы!
Мальчишки вернулись.
— Не дадите жвачки, святой отец? — спросил один из них.
Позже они наспех пообедали в пивной сосисками в тесте и пирожками со свининой. Не соблазнившись ни тем, ни другим, Энджела съела пару яблок. Потом их караван двинулся в библиотеку колледжа Святой Троицы снимать Книгу из Келлса.
Перед украшенным портиком входом их встретил неулыбчивый смотритель: редеющие седые волосы, зачесанные так, чтобы скрыть лысину; лоснящиеся на седалище форменные брюки; говорящие о больной печени пятна. Энджела явственно почувствовала его неодобрение. Увидев их кабели, смотритель в конце концов облек его в слова. Сильный свет повредит манускрипту. Прошу прощения. Это невозможно. Энджела и Шон обменялись взглядами. Случайность, которую они не предусмотрели. Форменная катастрофа. Книга должна была стать кульминационным моментом фильма.
Диллон выступил вперед и откашлялся.
