телефону. Может, он захотел посмотреть на панно, над которыми я сейчас работаю, проверить, как продвигается дело. И, может быть…
— И, может?
— Я думаю, он понял, что я не единственная, кто может представить его Фергюсу Филдингу — голубая мечта всех галерейщиков.
— О… — Сначала Деймон облегченно вздохнул, но снова заговорил озабоченно: — Хочешь сказать, он ухлестывает за Джулией, несмотря на то что она замужем?
— Она считает себя свободной. — Вероника перевернулась на живот. — И я не могу во всем обвинять только Брайнера. Моя сестра кокетничает с ним напропалую — она думает, что это игра.
— Хм, может быть, но я повторяю, что этот парень — манипулятор. Объясни мне еще раз, зачем ты связалась с его галереей.
— Она одна из лучших. Он невероятно продвинул мою карьеру. — И она рассказала о том, какие неоднозначные чувства испытывает к Брайнеру и продолжает работать с ним, несмотря на то что он ни разу не упустил возможности выдоить из фамилии Филдинг все, что мог. — Но у нас налажен контакт. Плюс — ну я об этом говорила, — мне нравится успех. То, что я Филдинг, открывает передо мной какие-то двери, но у меня достаточно оснований верить, что мою работу узнают, даже если она не будет подписана фамилией, которую я ношу. Когда-нибудь.
— Уверен, ты права. Мне понравилось то, что ты выставила тогда в ресторане, еще до того, как я узнал, кто ты. Хотя я не заправский критик.
— Помню, — протянула она. — Я помню выражение твоего лица. Оно для меня значило больше, чем красивые слова.
— Но ты тогда сказала мне, что тебя зовут Камилла, и все испортила.
Вероника закрыла глаза и улыбнулась.
— Я тебя не знала. Это была игра.
— Девочки Филдинг любят поиграть?
В животе у Вероники что-то сжалось.
— Да, точно.
— Но то, что началось, как игра…
— Да.
— …закончилось…
— Да?
Не закончилось, подумала Вероника. И не закончится.
Молчание затянулось. Наконец Деймон прервал его.
— Закончилось всерьез.
— О да, — прошептала Вероника.
Когда она поняла, с чем согласилась, то широко открыла глаза и едва не прикусила язык. Но очень быстро смягчилась и сказала в трубку с мягким упреком:
— Хитрюга.
— Как ты могла не догадаться, что я влюбился в тебя? — Голос Деймона был исполнен чувства, но не звучал от этого слабо. Ни на йоту.
Какой-то импульс придал Веронике смелости. Но до сих пор их отношения на импульсах и держались. Она захотела, чтобы самый важный шаг свершился как можно медленнее.
— А как давно ты понял?
— Я знал это всегда.
— Не с самого начала.
— С самого-самого. По крайней мере, я так думаю. Между нами мгновенно возникла связь. Ты тоже почувствовала это, детка, я знаю.
Вероника резко втянула воздух — Деймон попал в яблочко.
— Откуда ты знаешь?
Он хмыкнул.
— Очевидно. Я знал, что ты не дашь свои трусики кому угодно.
— Может, и дала бы. Видишь ли, я готова была наброситься на кого угодно.
— А теперь ты моя.
— Торжествуешь?
— Наслаждаюсь.
— Не слишком расслабляйся.
— С тобой не получится, это уж точно. Ты любишь подбросить поленьев в огонь, не так ли? Взять да и сказать, что не веришь в любовь. Как я должен был на это ответить? Затеять спор — чтобы ты снова исчезла? И я решил подождать и убедить тебя по-другому.
— Какое двуличие!
— Угу.
— Ох, Деймон, ты меня надул. — Вероника коротко рассмеялась.
— Надеюсь, это означает именно то, что я думаю.
— Это означает, что ты влюбил меня в себя, ты, крыса. — Вот, она это сказала. Но голос был сиплый, какой-то ранимый. Ошеломленная, Вероника прочистила горло и продолжила дерзко: — Ты змея, ты проныра, ты крот.
— Давай-давай, моя птичка.
— Уф, я хочу прикоснуться к тебе обеими руками…
Деймон театрально застонал:
— О, детка, о да…
— Да не так! — расхохоталась она.
— А ты уверена? — поддразнил Деймон, и Вероника почти увидела, как озорно он подмигивает. — Итак, любовь моя, что на тебе сейчас?
— Ладно, Деймон, я выдаю большой секрет, но, кажется, он уже не первый за эту ночь. Сказать по правде, Деймон, на мне сейчас твоя рубашка. Нестиранная.
— Моя рубашка.
— Та самая, с прошлой субботы, когда мы… ну, там пятна от травы на локтях и одна кнопка отлетела.
— Ах, та рубашка. Спасибо, что напомнила. Я столько бегал по лесу за разными девчонками, что мог бы перепутать эту рубашку с какой-нибудь другой. — Деймон помолчал и тихо сказал в самую трубку, голос его звучал так, будто Деймон прикасался к уху Вероники губами: — Могу я спросить, почему ты, отправляясь в постель, надела именно эту рубашку?
Вероника закрыла глаза, прислушиваясь к шуму дождя, окутывая себя запахами и воспоминаниями.
— Она пахнет.
— Да-а, насколько я помню, мы уже выяснили, что она нестиранная.
— Ты знаешь, что я имею в виду, Деймон. Она пахнет тобой. Она пахнет лесом, солнцем… И сексом.
— И любовью.
— Да, и любовью.
Они надолго замолчали — глубоким, исполненным смысла молчанием. Потом Деймон глубоко вздохнул и сказал:
— Это лучший секс по телефону за всю мою жизнь.
— О-о, мальчик мой, — пропела она, — если это ты называешь сексом по телефону…!
— А ты можешь лучше?
Вероника знала, что он провоцирует ее. Бросает ей вызов.
— Спокойной ночи, Деймон, — торопливо сказала она. — Я люблю тебя, и мы скоро увидимся.
Если на этом свете есть справедливость.
Трубка упала. Со свистом вздохнув, Вероника уронила голову на подушку. Она чувствовала себя
