себе почетное звание Туркменбаши (отец всех туркмен). Напечатал национальную валюту с собственным портретом. Начал потихоньку устанавливать себе памятники: сначала простые, потом золотые. Зарубежным лидерам запросто дарил ахалтекинских скакунов. Британский премьер Джон Мейджор от подобного подарка стоимостью в три миллиона долларов был в шоке.
Однако если западные партнеры старались скрыть свое недоумение, вызванное экстравагантными выходками Туркменбаши, то бывших коллег по КПСС произошедшая в нем перемена откровенно раздражала. Назарбаев и Каримов относились к более молодому Ниязову как к выскочке и никогда не упускали возможности над ним поиздеваться. В самом начале 90-х годов, на одном из региональных саммитов Каримов вдруг через весь стол обратился к Назарбаеву:
– Нурсултан Абишевич, знаете, чем наши с вами деньги хуже туркменских? На них нет портрета Сапармурата Ниязова!
Все прыснули со смеху, а Туркменбаши только густо покраснел. Он всегда очень обижался на любые шутки, но никогда не находил, что ответить. Он возвращался домой и вымещал злость на подчиненных. Еще в начале 90-х у него появилась привычка устраивать регулярные чистки среди своих приближенных, а неблагонадежных – сажать в тюрьму. Это помогало ему сносить обиды Газпрома и коллег.
Стараясь избежать издевательств, Ниязов вскоре перестал ездить на региональные саммиты и вообще объявил свою страну нейтральной – чтобы как можно реже видеться с обижавшими его соседями.
Соседей, между тем, раздражал в поведении Ниязова не аресты, а только чванство. Ислам Каримов – из чуть менее богатого газом Узбекистана – был намного скромнее. Он не печатал своего портрета на деньгах и не ставил себе золотых памятников. Но не отказывал себе в скромном удовольствии распределить по тюрьмам оппозиционеров и нелояльных чиновников. И вместо того, чтобы объявлять себя пожизненным президентом, просто исправно проводил референдумы о продлении полномочий. Его, видимо, сдерживал недостаток газа.
К 1994 году Сапармурату Ниязову денег стало не хватать, и он впервые бросил вызов Газпрому: поддавшись на уговоры западных гостей, он решил строить газопроводы в обход России. У Туркменбаши было три пути экспортировать свой газ в обход труб Газпрома. Первый вариант предусматривал строительство газопровода через Иран в Турцию и Европу. Второй – по дну Каспия в Азербайджан и Турцию. Третий – через Афганистан в Пакистан.
Наиболее простым казался первый: 23 августа 1994 года Туркменбаши приехал в Тегеран подписать с иранским президентом Али Акбаром Хашеми-Рафсанджани соглашение о прокладке трубы через Иран и Турцию в Западную Европу. Строительство должно было занять 6–8 лет и стоить 7 миллиардов долларов. Этот вариант Газпром никак не устраивал, поскольку компания сама собиралась поставлять газ в Турцию – на начальной стадии находилось планирование газопровода «Голубой поток». Туркменский газ мог стать ненужным конкурентом российскому.
Своими опасения Виктор Черномырдин поделился с американскими партнерами, в первую очередь с вице-президентом Альбертом Гором. Черномырдин и Гор сошлись на том, что поставки газа из Туркмении только усилят Тегеран, поэтому проект этого трубопровода надо затормозить.
Вместо иранского варианта американцы советовали Туркменбаши другой путь экспорта газа: проложить трубу по дну Каспия в Азербайджан, а оттуда – в Турцию и Европу. Но Азербайджана Ниязов очень боялся – потому что президент Гейдар Алиев вызывал у него священный трепет. Бывший член политбюро ЦК КПСС на фоне скромного инструктора ЦК выглядел гигантом. Не особенно считаясь с Ниязовым, Алиев приказал начать разработку нефтяного месторождения Капяз в Каспийском море, которое туркмены считали своим (оно находится ближе к туркменскому берегу, чем к азербайджанскому) и даже назвали в честь Туркменбаши «Сердар» (вождь). Поэтому Туркменбаши категорически не хотел иметь дел с Азербайджаном.
Только в 1998 американцам удалось уговорить Туркменбаши подписать соглашение о создании консорциума, который должен был начать строительство газопровода по дну Каспия. Однако в последний момент Гейдар Алиев потребовал, чтобы из 30 миллиардов кубометров, прокачиваемых через газопровод, 14 миллиардов кубометров были азербайджанскими и 16 миллиардов – туркменскими. Ниязов скрежетал зубами и говорил, что уступит только 3 миллиарда кубов. На что Алиев соглашался, говоря, что братские народы всегда договорятся, но потом возвращался к своим требованиям.
Оставался третий вариант – афганский. В марте 1995 года в Исламабаде Сапармурат Ниязов и пакистанский премьер Беназир Бхутто подписали меморандум о строительстве газопровода из Туркменистана в Пакистан. Американская компания Unocal была готова профинансировать этот проект. Туркменбаши пригласил участвовать в этом проекте и Газпром. Газпром согласился, – своего газа компании вполне хватало для выполнения европейских контрактов, и Вяхирев, вероятно, полагал, что выгоднее участвовать в афганском газопроводе, чем пытаться сохранить монополию на транспортировку туркменского газа, который все равно, по большому счету, некому продать.
Южнее Туркмении шла активная подготовка к началу строительства. Реализация проекта трубы Туркмения – Афганистан – Пакистан зависела от уровня безопасности в Афганистане. И как раз в этот момент в стране появилось движение Талибан. Спонсируемые Пакистаном формирования начали методично брать под свой контроль как раз те территории, по которым должен был пройти туркменский газопровод. В течение нескольких лет талибы смогли взять власть почти во всей стране. Больше всего это событие радовало компанию Unocal, которая открыто заявляла, что приход талибов к власти является позитивным событием. Приход к власти талибов горячо приветствовал и Сапармурат Ниязов, он даже принимал их лидеров у себя в Ашхабаде. Талибам полагалось выполнять сложную миссию: охранять газопровод, по которому туркменский газ должен был пойти на экспорт в обход трубы Газпрома. Фактически талибы оказались самыми эффективными борцами с контролем Газпрома над энергоресурсами Центральной Азии.
Газпром эта ситуация устраивала. На официальном уровне Россия осуждала режима талибов и призывала с ним бороться, всячески поддерживая афганского президента в изгнании Бурхануддина Раббани и «Северный альянс». Однако Газпром эти внешнеполитические принципы не волновали – он участвовал в проекте «талибского газопровода», вовсе не собираясь бороться за монопольный контроль над энергетикой Центральной Азии. Имперские амбиции Вяхиреву были совершенно чужды.
Если бы тот проект был реализован, то Газпром навсегда лишился бы контроля над Центральной Азией. Возможно, это привело бы к большей открытости тамошних режимов, в том числе и туркменского. И наверняка это спасло бы Афганистан от далекого тогда еще военного вторжения 2001 года. Правда, укрепленный газопроводом, режим талибов еще долго оставался бы у власти.
Однако незадолго до начала строительства Иран и Россия поставили афганскому «Северному Альянсу» крупную партию оружия. Тот пошел в контрнаступление и отвоевал у талибов значительные территории. Проект трансафганского газопровода был заморожен.
Как раз в этот момент идея трансафганского газопровода разонравилась и Газпрому. Причем Рем Вяхирев беспокоился вовсе не об ослаблении позиций России в Центральной Азии. Он понял, что туркменскому газу, который вот-вот сможет потечь на юг, в сторону Афганистана, можно найти лучшее применение. Рем Вяхирев придумал, как на туркменском газе можно заработать.
В июне 1996 года Туркменбаши приехал в Москву на инаугурацию Бориса Ельцина – наряду со всеми остальными лидерами стран СНГ. Они уже давно не виделись, но в этот раз Ниязов решил, что вполне может позволить себе появиться среди них, потому что чувствовал себя триумфатором. Туркменбаши гордо расхаживал среди давних знакомых – лидеров СНГ, сияя гигантскими золотыми перстнями, усыпанными бриллиантами.
Он собирался подписать с Борисом Ельциным сразу два очень важных соглашения. Во-первых, Газпром неожиданно решил пустить туркменский газ в Европу, пообещав, начиная с 1997 года, поставлять на Запад 20 миллиардов кубометров туркменского газа в год. Однако за это Газпром хотел получить доступ к добыче газа в Туркмении. Так было создано акционерное общество «Туркменросгаз», 51 % акций которого принадлежал Туркмении, 44 % – Газпрому и еще 5 % – никому тогда еще не известной компании Itera International. Газпром и Ниязов условились, что «Туркменросгаз» будет контролировать всю добычу и продажу туркменского газа. А «Итеру» они решили сделать посредником: она получала право закупать газ
