быть уверена, что благородства тут ничуть не больше, чем в затруднениях жадюги, поставленного перед необходимостью выбрать одну из двух вещей, когда ему до смерти хочется иметь обе. Обычный, рядовой мужик, он что, не страдает, когда приходится выбирать-пропить ли ему получку, или принести домой, жене и детям, или идти утром на работу, которая обрыдла ему по это самое место, или послать ее подальше и сесть на пособие? Вот он и выбирает, что именно принесет ему меньше страданий — или, если хочешь, больше удовольствия. Ровно в той же ситуации находятся и крупный прохвост, и святой, просто их выбор несколько масштабнее — что совершенно не меняет его сути. Вот, тут-то мы и подошли к нашему епископу. Прохвост он там или святой, но уж затравленным-то мучеником за веру этого типа не назовешь.
— А как ты думаешь, кто он все-таки такой?
— А что, есть какая-нибудь разница?
— Брось, Джубал, я прекрасно знаю, что весь твой цинизм — напускной. Разница есть, и огромная.
— М-м-м-да, пожалуй, что есть. Будем надеяться, что он негодяй, со святыми мороки еще в сто раз больше. Если хочешь, можешь и это назвать «цинизмом», обозвать чужое мнение нехорошим словом совсем не значит его опровергнуть. Ладно, скажи мне лучше, что тебе особенно не понравилось в этих тамошних действах?
— Н-ну… да все не понравилось. Ведь не будешь же ты меня уверять, что это — настоящее богослужение.
— Иными словами, там все было совсем не так, как в Маленькой коричневой церкви, куда тебя водили маленькой сопливой девочкой? Мужайся, Джилл, я сообщу тебе страшную тайну. В соборе Святого Петра тоже все совсем не так. И в Мекке.
— Да, но как бы то ни было, ни там, ни там нет такого! Танец змеи… игральные автоматы… даже бар! Во всем этом ни грани величия, благородства.
— Думаю, храмовая проституция выглядела тоже не очень величественно.
— Что-что?
— Можно смело полагать, что животное о двух спинах столь же комично в храме, сколь и при обстоятельствах ординарных. А что до танца — приходилось тебе когда-нибудь присутствовать на богослужении трясунов? Я вот тоже не успел, церковь, косо глядящая на половые сношения, долго не протянет. А танцы во славу Божью — одна из древнейших в мире традиций. Артистизма там никакого не требуется — вряд ли трясунов пустили бы на сцену Большого театра — достаточно иметь энтузиазм. Или, может, тебе и индейский танец дождя кажется кощунственным?
— Это совсем другое дело.
— А любое дело — всегда другое, чем больше оно меняется, тем больше остается тем же самым. Что же касается «одноруких бандитов» — ты не видела, случаем, как в церквях играют в бинго?
— Д-да. Наш приход собирал таким образом деньги на взносы по закладной. Но ведь это только в пятницу, по вечерам — и уж всяко не во время службы.
— Подумать только, какая праведность. Похоже на ту драгоценную жену, которая спала с другими мужчинами исключительно тогда, когда мужа нет дома.
— Джубал, это даже и сравнивать нельзя!
— Вполне возможно. Аналогия — орудие еще менее надежное, чем логика. И все равно, юная леди, как бы вы…
— Хоть бы улыбнулся, когда такое говоришь.
— Шутка. Понимаешь, Джилл, что грешно в воскресенье, то грешно и в пятницу, во всяком случае — мне так грокается. Да и Человеку с Марса, скорее всего — тоже. Единственная, различимая глазом разница состоит в том, что фостериты дают тебе абсолютно бесплатно — и даже в случае проигрыша — текст из Писания. А вот ваши пятничные игрища — могли они таким похвастаться?
— Липовое Писание. Это же тексты из «Нового Откровения». Слушай, начальник, а ты-то читал эту штуку?
— Читал.
— А тогда должен и сам прекрасно все понимать. Грошовая стилизация под Библию. Половина там — сладкие слюни, вторая половина — чушь собачья, а встречаются и просто мерзости.
Джубал надолго замолк.
— Джилл, — сказал он наконец, — а с индуистскими текстами ты знакома?
— Боюсь, что нет.
— А с Кораном? Ну хоть с каким-нибудь из главных нехристианских писаний? Собственно говоря, я могу проиллюстрировать свою точку зрения и библейскими примерами, боюсь только оскорбить твои нежные чувства.
— Ничего ты не оскорбишь.
— Ладно, я воспользуюсь Ветхим Заветом, за него, как показывает опыт, люди дрожат поменьше. Помнишь, как Яхве сокрушил Содом и Гоморру, эти обители порока, и каким образом спасся оттуда Лот?
— Конечно. А его жена превратилась в соляной столп.
— Слишком уж суровый приговор, адвоката у нее хорошего не было. Но мы не о ней, а о муженьке, о Лоте. Согласно описанию Петра, Лот — муж справедливый, праведный и богобоязненный, которого вконец достали похабные разговорчики порочных соседей. Трудно спорить с таким авторитетом по части добродетели, а Апостол Петр, не зря же ему доверили ключи от Царства Небесного. Но трудно и понять, что же именно делает Лота таким уж идеалом добродетельности? Поделил, по предложению своего брата, пастбища. Попал во время битвы в плен. Смылся, спасая собственную шкуру, из обреченного города. Ну, еще приютил и накормил двоих незнакомцев, но в данном случае все поведение Лота показывает — он прекрасно понимал, с какими крупными шишками имеет дело, а хоть по Корану, хоть по собственному моему соображению, данное гостеприимство стоило бы гораздо большего, считай он их обычными подзаборными бродягами. Кроме этих фактов и блестящей, словно при представлении к ордену, характеристики, выданной ему Петром, в Библии есть один-единственный момент, по которому мы можем судить о добродетельности Лота — добродетельности настолько ослепительной, что вмешательство Свыше спасло ему жизнь. См. Книгу Бытия, глава девятнадцатая, стих восьмой.
— И что же там сказано?
— Прочитай сама. Боюсь, ты мне не поверишь.
— Джубал, ты совершенно возмутительный тип!
— А ты — очень хорошенькая девушка, и это — единственное объяснение твоему невежеству. Хорошо, но потом ты все-таки почитай. Соседи Лота начали к нему стучаться, им хотелось посмотреть на этих мужиков, невесть откуда появившихся в городе. Лот не стал особенно возникать, а прямо предложил сделку. У нашего святого были две дочки-девственницы, если верить его словам, — и он сказал этим гопникам, что отдаст им своих девочек, чтобы шобла использовала их по своему разумению; ты и сама прекрасно понимаешь, какое у шоблы бывает разумение. Он буквально умолял: «Я их вам выведу, возьмите их, делайте с ними что угодно, только перестаньте барабанить в мою дверь».
— Джубал… там что, действительно так и написано?
— Язык я немного осовременил, но никаким иным образом эту недвусмысленную, как подмигивание шлюхи, историю не истолкуешь. Взамен на обещание не ломать дверь банда мужиков — «от молодого до старого», как сказано в Библии, — получала двух невинных девушек с совершенно очевидными для последних последствиями. Па-слушай, — неожиданно просиял Джубал, — а чего же я-то, дурак! Нужно было и мне последовать доброму примеру, когда эти эсэсовцы ломали мою дверь. Может, тоже попал бы в рай. Да нет, — помрачнел он, — в инструкции указано совершенно точно — «которые не познали мужа», так что я бы не знал, кого из вас можно предлагать, а кого нет.
— Бона до чего он договорился! От меня ты не узнаешь ровно ничего, и не надейся!
— С другой стороны, Лот ведь тоже мог ошибаться. Но обещал он именно это: своих юных, нежных, невинных — и перепуганных, думаю, до смерти — дочек… отдавал их банде погромщиков на растерзание — и все лишь затем, чтобы те оставили его в покое! А потом, — презрительно фыркнул Джубал, — Библия называет такого вот ублюдка «праведником».
— Насколько мне помнится, — неуверенно сказала Джилл, — в воскресной школе все это излагали несколько иначе.
