— Кой хрен, да ты взяла бы сама и посмотрела! И это — далеко не единственное потрясение, которое ожидает человека, решившего прочитать Библию Вот, скажем, Елисей. Елисей, настолько сочащийся святостью, и я уж не знаю, чем там еще, что мертвец, которого ненароком свалили на его давно побелевшие кости, вскочил как встрепанный. Старый плешивый прохиндей, вроде вашего покорного слуги. И вот однажды детишки начали измываться над его плешью — примерно так же, как вы, заразы, делаете это со мной. И тогда Господь вывел из леса двух медведиц, и сорок два ребенка были разодраны в кровавые ошметки. Смотри вторую главу Второй Книги Царств.{64}
— Я никогда не измывалась над твоей плешью.
— Да? А кто выслал мой адрес этим шарлатанам, обещающим вырастить шевелюру хоть на бильярдном шаре? Ладно, кто бы из вас это ни сделал — Господь все сверху видит, так что пусть она ходит теперь и оглядывается на предмет медведиц. И такое вот в Библии буквально на каждой странице. Тошнотворнейшие преступления, совершенные, видите ли, по Велению Свыше — либо великодушно Господом прощенные… вперемежку, нужно признать, с хорошими уроками житейского здравого смысла и вполне работоспособными принципами организации общества. Не подумай только, что я как-то там принижаю достоинства Библии. «Священные писания» индуизма это вообще порнографическое чтиво, и в подметки не годящееся нашей Книге. То же самое относится и к десяткам других религий. Но я ведь и их ничуть не осуждаю, никак нельзя исключать, что одна из этих мифологий — истинное Слово Господня… что Господь и вправду параноик, не моргнув глазом разрывающий в клочья детей, малость посмеявшихся над Его служителем. Не спрашивай меня, как там и что в Главной Конторе, я — человек маленький. Сижу на своем рабочем месте, делаю, что велено, получаю по пятницам зарплату и знать ничего не знаю. Все, чего ты тут сейчас наслушалась, это просто к тому, что по меркам священных писаний Новое Откровение Фостера — текст абсолютно вегетарианский и вообще — просто конфетка. Божественный патрон епископа Дигби — свой парень; он хочет, чтобы люди были счастливы, обещает им счастье земное плюс вечное блаженство на небесах. И он не требует, чтобы верующие смиряли плоть свою. Ни в коем разе; товар продается «в крупной расфасовке, обеспечивающей хозяйке огромную экономию». Вам нравится пить, играть в азартные игры и тискать баб? Да за ради Бога — Бога с большой буквы, в прямом смысле, а не в переносном — идите в церковь и развлекайтесь себе на здоровье, под святым патронажем. Не надо никаких угрызений совести. Делайте все это весело и без оглядки! Живите полной жизнью! Радуйтесь!
Но на лице самого Джубала особой радости не замечалось.
— Ну, конечно же, даром — только за амбаром. Дигбивский Господь хочет признания и уважения. Человек, отказавшийся принять счастье на Его условиях, не просто идиот, выгоды своей не понимающий, а грешник — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но ведь подобной практики придерживаются и все остальные Боги, так что не стоит судить Фостера и Дигби слишком уж сурово. Их чепуха на змеином масле ортодоксальна во всех отношениях.
— Да никак они тебя обратили?
— Только не меня! Танец змеи вряд ли доставит мне удовольствие, к тому же я не терплю толкучку и никогда не позволю каким-то там олухам указывать мне, куда я должен ходить по воскресеньям, а куда не должен. Просто ты критикуешь их совсем не с того бока. В литературном смысле Новое Откровение значительно выше среднего уровня — да и как же иначе, они ведь передирали из других писаний самые лучшие куски. Что касается внутренней логики, тут нужно сразу заметить, что профанные правила совершенно неприменимы к области сакрального, но все равно, даже и здесь достоинства Нового Откровения неоспоримы — оно почти никогда не противоречит само себе. Вот попробовала бы ты согласовать Новый Завет с Ветхим или учение буддизма с буддийскими апокрифами. В смысле морали фостеризм это фрейдистская этика, покрытая «толстым слоем шоколада», — для нужд людей, неспособных заглотнуть горькую пилюлю психологии в чистом виде. Хотя очень как-то сомнительно, чтобы потаскун, накропавший эту книгу — пардон, «написавший ее по озарению Свыше», — знал психоанализ; он не имел почти никакого образования. Но зато он имел отличное чутье, он подхватывал идеи, буквально носившиеся в воздухе. Страх, вина, утрата веры — ну как мог он пройти мимо всего этого? И больше не болтай, я буду спать.
— Да кто тут все время болтал?!
— Женщина меня соблазнила.
Джубал закрыл глаза.
Добравшись домой, они обнаружили там Бена и Махмуда, прилетевших на один день. Крайне разочарованный отсутствием Джилл, Какстон мужественно сносил горечь разлуки — в компании Энн, Мириам и Доркас. Доктор Махмуд, чьи визиты преследовали одну-единственную цель — повидаться с Майклом и доктором Харшоу, также проявил завидную силу духа, не застав на месте ни того ни другого. Он скромно ограничил свои развлечения садом Джубала, его же выпивкой и закуской, ну, и, конечно же, Джубаловыми одалисками. Мириам массировала спину лингвиста, а Доркас — скальп.
Джубал остановился и осмотрел живописную сцену.
— Ты не вставай.
— А я и не могу, она же на мне сидит. Привет, Майк.
— Привет, Вонючка доктор Махмуд.
Поздоровавшись — столь же серьезно — с Беном, Майкл попросил разрешения удалиться.
— Беги, сынок, — махнул рукой Джубал.
— Майк, — спросила Энн, — а ты там что-нибудь ел?
— Я не голоден, Энн, — трагическим голосом ответствовал Майкл. — Благодарю.
Он повернулся и ушел в дом.
— Джубал? — удивленно повернулся Махмуд; сидевшая на его спине Мириам с трудом удержала равновесие. — Что это с нашим сынком?
— Во-во, — поддержал его Бен. — Видок, словно его сейчас вытошнит.
— И в самый бы раз. Перебрал по части религии. — Джубал вкратце описал утренние события.
— Но неужели, — нахмурился Махмуд, — была такая уж необходимость оставлять его тет-а-тет с Дигби? Лично мне — ты уж прости меня, брат, — все это кажется несколько легкомысленным.
— Вонючка, ему нужно привыкать к подобным вещам, и как можно скорее. Ты вот пытался впихивать в Майка свое богословие — он мне об этом рассказывал. Ну а почему же тогда отказывать в такой возможности Дигби, есть ли к тому хоть одна мало-мальски разумная причина? Ты только отвечай как ученый, а не как мусульманин.
— Я мусульманин, а потому могу отвечать только как мусульманин, — пожал плечами Махмуд.
— Извини. Я вполне тебя понимаю, хотя и не могу с этим согласиться.
— Джубал, я использую слово «мусульманин» в самом точном его смысле, а не как сектант, которых Марьям неправильно называет магометанами.
— И дальше буду тебя так называть — пока ты не научишься правильно произносить мое имя. Мириам, понимаешь? Ми-ри-ам. И кончай елозить.
— Хорошо, Марьям. Ой, да ты что! Женщина не должна быть такой сильной. Так вот, Джубал, как ученый, я считаю Майка наилучшим экспериментальным материалом, какой только может присниться. Как мусульманин, я вижу в нем готовность покориться воле Божьей, и я счастлив за него, хотя есть тут и некоторые трудности, он, например, до сих пор не может огрокать, что обозначает английское слово «Бог». Или, — пожал плечами Махмуд, — арабское слово «Аллах». Но как просто человек — и раб Божий — я просто люблю этого парня, нашего с тобой приемного сынка и водяного брата, и не хотел бы, чтобы он подвергался дурному влиянию.
— А пресловутый епископ Дигби — даже если оставить в стороне его веру — только дурно влиять и может. Я не имею в этом никаких сомнений — а ты?
— Оле! — захлопал в ладоши Бен. — Это же грязный, скользкий тип, у меня давно руки чешутся приголубить его в своей колонке, только нет смысла и пробовать — Синдикат сразу же наложит в штаны и снимет материал из номера. Говори, Вонючка, говори, глядишь, и я засяду за арабский. И коврик куплю.
— Хорошо бы. Только коврик необязательно.
— Верно излагаешь, приемный папаша, — вздохнул Джубал. — Уж пусть бы он травку курил, чем путаться с этими. Но я не думаю, чтобы Майк клюнул на всю их синкретическую белиберду… кроме того, нужно же ему когда-то научиться противостоять дурным влияниям. Да что там дурные влияния, вот влияешь
